Конечно, ей почему-то хотелось обратить моё внимание на этот факт, но я был зациклен на Коловратове и пропустил её сообщение мимо ушей. А сотрудница не стала возвращаться к этой теме ещё раз.
Вскоре подошла бывшая заведующая. Звали её Нина Петровна. Мы уединились в кабинете — длинном, больше похожем на коридор. Видя мое недоумение, Нина Петровна, не зная, что я уже осведомлён о пожаре, рассказала мне эту историю ещё раз, пояснив, что кабинеты сгорели и сотрудники вынуждены ютиться по бывшим кладовкам.
Потом мы поговорили о Коловратове.
— К Коловратову наши сотрудники стали проявлять интерес в середине семидесятых, — сказала Нина Петровна.
— А до этого?
— До этого он не был заметен. Конечно, он — орденоносец, воевал в Севастополе и Сталинграде. Но в то время ветераны войны были ещё молоды, было их много, и всё это было в порядке вещей.
— А что подтолкнуло вас…
Моя собеседница не дала мне закончить вопрос.
— В областной газете появилась статья о Коловратове, в которой он рассказывал об участии в спецоперациях в Белоруссии.
— И вы…
— И мы не могли пройти мимо. Но когда мы стали изучать его биографию детально, у нас выявилось много нестыковок…
И чем глубже мы вдавались в детали, тем было непонятней, то ли Богомолов писал книгу после рассказов Коловратова, то ли Коловратов внимательно читал Богомолова.
— В чём это выразилось?
— Он всё время использовал несколько ключевых фраз книги. Например, «и стреляли мы их, пока не поумнели». Или часто говорил о том, что «стрелял диверсантам в коленную чашечку».
— И он стал вам не интересен.
— Да, но не только поэтому: последнее время он много пил, впадал в буйство, и жена не вытерпела — сдала его в дом престарелых… Я полагала, что вы проделали такой путь совсем для другого. У нас есть дневник одного из членов диверсионной группы Шаповала.
— Вы сказали Шаповала, я не ослышался?
— Нет, не ослышались. А вы его тоже знаете?
— Я знаком с деятельностью группы Шаповала, но не знал, что он ваш земляк, поскольку в его биографии значится, что он родился и призывался в армию из Сталинграда.
— Так-то оно так, но после войны он почему-то не прижился в Белоруссии и с женой-белоруской приехал сюда. Здесь и он, и она нашли свою вторую родину. К сожалению, его уже нет с нами.
— И как выглядит этот дневник? — спросил я, представляя себе несколько листочков, похожих на те, что мне передал Терский.
— Я знала, что вы заинтересуетесь этим, — сказала Нина Петровна и открыла ящик стола. — Сам дневник в экспозиции, а это его ксерокопия.
И она протянула мне то, что по-белорусски называется сшитком, а по — русски тетрадью.