– У меня к тебе оч-чень серьезная просьба…
– Эмма Арнольдовна! Товарищ Булкина! – перекрывая сладкую музыку, сказал Игнациус.
Эмма дернулась, точно ошпаренная. Она терпеть не могла, когда ее называли официально. Говорят, что Жека скрывал свою фамилию до последней минуты, все анкеты в ЗАГСе заполнил сам. Она услышала ее только при регистрации. Потом неделю рыдала.
Прежнее имя, конечно, звучало мощнее – Эмма Неголая.
– Давай твою просьбу, – сказал Игнациус.
– Мы с Валентиной хотим серьезно заняться языком, – обиженно протянула Эмма. Тронула бриллиантовые висюльки в ушах. – Я договорилась со Стасом, он водит испанцев. У него настоящее каталонское произношение. Будем брать уроки два раза в неделю, это недорого.
– Ты уверена, что вам нужен именно испанский? – спросил Игнациус. – Не суахили, не древневерхненемецкий? Вы же собирались голодать по системе Бронц-Мюллера. А до этого, я помню, реставрировали иконы. Между прочим, паркет я до сих пор не могу отмыть.
– Алекса-андр!.. – умоляющим голосом воскликнула Эмма.
– Честно говоря, питаться дафниями – спокойней.
– Ну Алекса-андр!..
Задыхающийся Игнациус отодвинулся.
– Ладно, сдаюсь… Объясни мне только, где находится Сонная улица?
– На Голодае, – мгновенно ответила Эмма. – Я жила неподалеку целых два года. Ужасный район. Переулок Каховского, Сонная, дальше – Проезд…
– А кто такой Стас?
– Тот, что танцует.
Игнациус посмотрел, как пара по центру комнаты сливается в некоем действии, мало похожем на танец.
– Каталонское произношение, значит… А если попросту, без затей, дать ему в морду?
– Ты с ума сошел, все так танцуют…
– Правильно, я чокнутый, – сказал Игнациус.
– Стас – серьезный каратист, – предупредила Эмма.
– Ну и что?
– Куда тебе против него.
Игнациус задумчиво произнес:
– Помнится, у Жеки был среди инструментов небольшой ломик. Новенький такой, как раз – мне по руке…
Эмма тут же исчезла, и появилась сеньора Валентина, которая процедила, улыбаясь всеми зубами, чтобы не привлекать внимания:
– Ты можешь вести себя нормально?
– Когда я вижу этих ребят, у меня уши сворачиваются трубочками, – сказал Игнациус.
– Пожалуйста, никаких историй.
– Никаких историй не будет.
Он засмеялся. Ему было весело. Из-за дверей, ведущих в детскую, доносились дикие возгласы. Игнациус просунулся в щель. Пончик и Ботулин, разворотив постель, лупили друг друга подушками. Они визжали и прыгали от восторга. Летал белый пух, торчали ножки перевернутых стульев. А из опрокинутой керамической вазы, державшей камыш, натекла вдоль паласа извилистая черная лужа. Оба вдруг замерли, увидев его: возбужденные, потные, испуганные, взъерошенные.