Генриетта нахмурилась. Елизавета, пристально смотря на нее, продолжала:
– А поскольку только мы две во всей школе знаем о том, кто виновен, то мы и должны приложить все усилия для оправдания Китти.
Генриетта молчала.
– Если мы не сделаем этого, будут последствия, – многозначительно заявила Елизавета.
– Что ты хочешь сказать?
– В следующем году, когда мы будем избирать королеву мая, это обстоятельство может сильно повлиять на избрание, – холодно произнесла Елизавета.
– Я всегда знала, что ты имеешь что-то против меня, Елизавета Решлей, – повысила голос Генриетта. – Ну так я выскажусь вполне определенно. Я верю в виновность Китти О’Донован. Моя подруга видела, как она совершила этот проступок. Я не стану помогать тебе. Можешь одна делать что угодно.
– И сделаю. Причем не одна. Миссис Шервуд сочла нужным посоветоваться с учительницами. Я знаю, что они справедливы и сделают завтра все, чтобы помочь мне.
Сердце у Генриетты забилось очень сильно.
– Если так… – очень тихо начала она.
Но Елизавета уже не слышала ее, или не хотела услышать. Она вышла из комнаты.
На следующий день, рано утром, миссис Шервуд отправилась в Лондон с тремя сестрами Купп. Мэри не могла устоять перед нежным сочувствием миссис Шервуд. Она показала ей письмо, и когда добрая женщина с материнской лаской прижала к груди плачущую девочку, из души ее исчезли обида и гнев против начальницы. Она прижалась к ней. В душе мелькнуло сожаление о том, что она приняла участие в этом позорном, ужасном деле и увлекла милую, невинную Китти в трясину подозрений и отчаяния, что истратила деньги, положенные в сберегательную кассу; ей страстно захотелось, чтобы ничего этого не было и сама она была бы совсем иной. Но увы! Характер образуется годами. Мэри быстро забыла о Китти и ее горе. С тревогой она думала только о Поле.
По натуре Мэри составляла полную противоположность Китти. Даже в ее любви к Полю было столько эгоизма! Ей не нравилось, что сестры тоже сильно горюют о нем, о ее Поле. Ей казалось, что только она одна должна страдать, переносить все, а другие не имеют права на это. Джени и Матильда почти не говорили с ней до самого Лондона. Миссис Шервуд, чутко относившаяся к состоянию души девочки, по временам любовно пожимала ей руку:
– Будем надеяться на лучшее, милые дети, – говорила она.
Выйдя с девочками на станции Виктория, миссис Шервуд взяла автомобиль, который быстро доставил их в меблированные комнаты в Блумсбери, где остановилась семья Купп. Достопочтенный Джемс Купп должен был вернуться в свой приход, но миссис Купп и изнуренный мальчик находились еще в городе. Поль был очень болен, и доктор даже слышать не хотел о его возвращении в Манчестер в ближайшее время. Бедная миссис Купп сидела в маленькой спальне, разговаривая с лежавшим на спине Полем, когда ей сообщили, что ее хочет видеть какая-то дама. Она не могла представить себе, кто бы это мог быть.