Комната Бесс Хадлстон больше походила на музей, нежели на спальню: все стены покрыты окантованными фотографиями с автографами и подписями, каждый дюйм пространства захламлен всякой ерундой – от женского манекена в эскимосском костюме до груды китайских фонариков. Но меня интересовала только ванная. Она была размалевана всеми мыслимыми цветами на манер камуфляжной окраски времен мировой войны. Голова у меня закружилась, поэтому я не смог провести обследование надлежащим образом, но основные детали, например расположение полочки, на которой стоял злополучный флакон с солью, все же заметил. Теперь на его месте красовалась почти полная новая бутылка, и я уже потянулся, чтобы получше ее рассмотреть, как вдруг отдернул руку, отошел к двери и прислушался. Хоскинс стоял посреди комнаты в настороженной, нерешительной позе спиной ко мне.
– Кто кричал? – спросил я.
– В том конце холла… – ответил он, не оборачиваясь. – Там только мисс Николс…
В крике не было ничего душераздирающего; откровенно говоря, я его едва расслышал, но крик есть крик.
Я обогнул Хоскинса и, выйдя из комнаты, решительно пересек холл.
– Последняя дверь направо, – произнес он мне вслед.
Я знал это, так как бывал у Джанет прежде. Дверь оказалась открыта. Я повернул ручку и вошел. В комнате никого не было, в глубине через распахнутую дверь виднелся угол ванной.
Я сделал несколько шагов, но тут послышался голос служанки:
– Кто там?
– Арчи Гудвин. Что произошло?
Она возникла на пороге, лицо ее было взволнованно.
– Вам нельзя сюда! Мисс Николс не одета!
– О’кей. – Понимая деликатность ситуации, я остановился. – Но я слышал крик. Джанет, вам нужна помощь?
– Нет, – почти беззвучно ответила невидимая неодетая Джанет. – Спасибо, все в порядке! – Голос не только был слабым, он дрожал.
– Что случилось? – спросил я.
– Ничего страшного, – сказала служанка. – Небольшая ранка. Она порезала руку осколком стекла.
– Она – что?! – Я сделал большие глаза. Не дожидаясь повторного ответа, я отодвинул служанку и вошел в ванную.
Джанет, неодетая в полном смысле этого слова и совершенно мокрая, сидела на табурете. Не обращая внимания на протесты и стряхнув с себя сделавшуюся вдруг красной, словно свекла, служанку, чья девичья скромность была глубоко травмирована бесцеремонностью моих действий, я снял с крючка полотенце и протянул его Джанет.
– Возьмите. Это защитит устои цивилизации.
Я обследовал ее руку. Порез приблизительно трех сантиметров длиной между запястьем и локтем выглядел из-за смеси крови и йода куда хуже, чем был на самом деле. Он, конечно, не стоил того, чтобы лишаться чувств, но, глядя на Джанет, можно было подумать, что она вот-вот хлопнется в обморок. Я взял у нее бутылочку с йодом и заткнул пробкой.