От воодушевления он едва не подпрыгивал. И поглядев на схему, я начала его понимать. Огромный лист, растянутый на столе, занимала многокомпонентная схема выполненная разными цветами, сейчас едва заметно мерцала синевой только водная часть, та которую предполагалось воспроизводить мне. Вне всякого сомнения, рядом со мной находился её создатель.
Профессор Хинч не разводя лишних разговоров, принялся объяснять последовательность действий и методику вплетения водных потоков в кристаллическую структуру земли, за которую предстояло крепить мою часть работы. Я постепенно заражалась его энтузиазмом, с капелькой горечи. Он как никто был способен точно и чётко воспроизвести эту структуру, но его резерва не хватило бы наполнить каналы и на десятую часть. На остальных находящихся в помещении людей мы уже не обращали никакого внимания. Как только основной фронт работы стал мне ясен, профессор бесцеремонно утащил меня в соседнюю комнату, где на столе лежала такая же схема и заготовка, продолжая попутно объяснять:
— А вот этот поток, — он тронул одну из нитей на бумаге и она завибрировала, — Защита от сонных заклинаний. Завязывается на спаренном кристалле, контролирующем здоровье…
Профессор говорил, что то еще, повторяя уже сказанное накануне, а я глядела как один из витков вибрирующей голубой нити на бумаге сползает с выступа кристалла и распрямляется, будто его и не было.
— Ну надеюсь ты всё поняла, — старый маг ободряюще похлопал меня по плечу, напомнил отключить все активные амулеты и вышел, прикрыв покрытую пластинками металла дверь. Справившись с изумлением и попытавшись понять, не показался ли мне этот изящный саботаж, я только сейчас оглядела комнату, в которой оказалась. Пластиночки металла крепились на каждом каменном блоке, и суда по всему это был один из инертных к магии сплавов. Широко живут маги, учитывая цены на такие сплавы — меня окружало целое состояние.
Но работа есть работа. Я взяла заготовку из полированного кабошона старой белёсой бирюзы в двуцветной металлической оправе и погрузилась в некое подобие созерцательного транса, которому научил меня Кронкер Капелли.
Не знаю, сколько прошло времени, но когда я перестала парить в переплетении сияющих всеми оттенками голубого и лилового линий и снова осознала себя, то тело изрядно затекло, и спина нещадно ныла. На столе предо мной лежал завершенный медальон, еще хранящий тепло моих рук. Бирюза больше не выглядела строй, насыщенный цвет морской лазури с тёмными прожилками радовал глаз. Схема на столе перестала сиять так отчётливо, исполнив роль путеводителя.