И это тоже ни на миг покоя не дает! Маркел встал, взял кресало, высек огонь, зажег плошку. Стало светлей и веселей.
Раскрылась дверь, и баба принесла еды. Сразу за ней вошла вторая баба и принесла сластей — слащеных калачей, как и велел Маркел, и медового квасу. Маркел подождал, пока они это разложат и расставят, а после еще подождал, пока они уйдут, и только уже тогда подошел к столу, выбрал самый румяный калач, спрятал его за спину, вышел на помост и свободной рукой постучался к Параске.
Почти сразу же открылась дверь и вышла Нюська.
— А мамка где? — спросил Маркел.
— Зачем она тебе? — ответила Нюська.
— Так просто, — сказал Маркел. И поспешно прибавил: — А это тебе!
И подал ей калач.
— Мне от чужих ничего брать не велено, — строго сказала Нюська.
— Какой я чужой? — сказал Маркел. — Я свой! На одном крыльце живем.
Нюська нехотя взяла калач. Сказала:
— Ладно. Скажу, что ты мне грозил.
Сказав это, Нюська надкусила калач.
— Ну, как? — спросил Маркел.
— Так себе, — ответила Нюська. Ела она без особой охоты. Потом еще прибавила: — Меня утром царица угощала. Вот то были калачи так калачи.
— А ты что, царицу видела? — спросил Маркел.
— А что здесь такого? — ответила Нюська. — Я ее почитай каждый день вижу. Мамка же там служит при боярыне, при этой змее Телятевской, а Телятевская у государыни в ближних. Там, считай что, и живет.
— А у меня квас есть, — сказал Маркел. — Медовый. Пойдем, квасу налью. Или ты меня боишься?
— Может, и боюсь, — сказала Нюська. — А квасу выпью.
Они вошли к Маркелу. Нюська сама села, где ей нравилось. Маркел налил ей квасу и подал миску с калачами. А после сел сам, пододвинул к себе пустых щей, взял хлеба и начал есть. Сперва они оба ели молча, а после Маркел спросил:
— Так мамка еще в тереме?
— Ага, — ответила Нюська. — У царицы. И придет нескоро. — Помолчала и прибавила: — Много у них там суеты сегодня. День же какой! Царя хотели хоронить, да не заладилось. Еще не решили, кого после него царем кричать: нашего или того, не нашего.
— Не нашего — это Феодора? — спросил Маркел.
— Феодора, — кивнула Нюська. — А наш — это Димитрий. Совсем еще младенчик. А какой он веселый! Ласковый. Ты бы только его видел. Ангелочек! А их Феодор — фу! Волосатый, вот тут бородавка, глазки красные. Ох, как царица убивалась! Только Богдан Яковлевич ее и успокоил.
— Какой еще Богдан Яковлевич?
— Как какой? Бельский, конечно. Государев оружничий, боярин. Пришел к царице и сказал: «Не плачь, голубушка, мы этих стервецов проучим, они еще будут у нас в ногах ползать! А Федьку пострижем и в монастырь. Дай только время!»