Сказав это, Ефрем замолчал. Потом, немного погодя, опять заговорил:
— Вот убили государя, и никому до этого нет дела. Ну, может, только тебе одному. Я же вижу, как ты ходишь, нюхаешь. Я же не слепой! Вот я и подумал: дай-ка я схожу к Маркелу, расскажу, может, ему это пригодится. И вот пришел.
— А что лопарь? — спросил Маркел.
— А ничего, — ответил Ефрем. — Лежит там себе дальше.
— Вот и пускай лежит, — сказал Маркел. — И это даже хорошо, сохраннее. Всем так и говори, что князь велел его не трогать. Не трогать никому, понятно?
— Еще как! — сказал Ефрем повеселевшим голосом. — Я вижу, ты уже что-то затеял. Это славно! А то как мне было горько… Я же так государя любил! Никто мне в жизни ничего не даривал, а государь рубаху подарил. Вот эту! Мне в ней всегда тепло! Один государь меня приметил… Одному ему я нужен был… Он мне был как отец родной! А я, дурень, его проморгал… Эх, я свинья, свинья подлая!
И тут Ефрем ударил обоими кулаками по столешнице, да с такой силой, что чуть не проломил ее. Но тут же опомнился, встал, надел шапку и сказал:
— Не обессудь, но у меня дела. Еще три виски надо людям сделать, а день уже кончается. До скорого. Бог даст, ждать будем недолго, — и, мельком кивнув, развернулся и вышел.
А Маркел остался сидеть за столом. Очень хотелось есть. Посреди стола стояла миска, перевернутая кверху дном. Маркел приподнял миску, достал из-под нее ломоть хлеба и начал его обкусывать. Хлеб был очень твердый, поэтому обкусывалось только понемногу. Ну да и некуда спешить, думал Маркел, и от голодного нет толку, он только о еде и думает. А вот почему Ефрем вдруг приходил? Не подослал ли кто его? Нет, про рубаху он правду сказал. Никто, кроме царя, Ефрема не жаловал, вот Ефрем за него и хлопочет. А про лопаря легко проверить — сходи в ледник и сам посмотри. Ну да Маркел не сомневался, он знал, что колдуны и не такое могут. А тут же, в лопаре, какая была сила: сел, на снегу нарисовал, ткнул ножиком — и кровь пошла. А государя пожалел, хотел предупредить, да государь не понял. Пришел Бельский, сунул ему шахмату, на шахмате был яд, государь укололся и помер.
Вот только, тут же подумал Маркел, об золотое перышко не очень-то уколешься, а Жонкинсон ведь такое поставил. Значит, им нужно было выдрать перышко и вставить вместо него что-нибудь другое, например, змеиный зуб, кошачий коготь или еще что-нибудь, смазать это ядом и подать. То есть теперь остается узнать только вот что: кто и когда это сделал — заменил на цесаре перо на эту гадость. А где был цесарь? В том чулане, в красном сундуке, а ключ от сундука у Спирьки на кольце на поясе. Значит, ходили они к Спирьке, брали ключ, а он про это промолчал, скотина… А вот сейчас к нему прийти и пугануть как следует! Сказать, что раскрылось его воровство, было золото на цесаре, на шапке перо золотое, а чего он, пес, вилял, что не было? Вот как возьмем тебя сейчас на дыбу! К Ефрему! И он тогда сразу все вспомнит, и не такие вспоминали, да! Подумав так, Маркел резко встал, надел шапку…