Пока они ехали в тишине, Оливия раздумывала, сказать ли ему, но решила этого не делать. Он мог просто возненавидеть вестника, не смотря на то, как сильно вестник любит его, больше, чем кто-либо и когда-либо. Нет способа облегчить его страдания, и неважно, как тяжело ей самой везти его туда, где он даже не представляет, что обнаружит, а точнее, чего не обнаружит. Он сидел рядом с ней и держался. Она потянулась и дотронулась до его лица. Он отпрянул; единственное, чего его сердце сейчас не желало – прикосновений, но она не убрала руку.
У матери есть определенные права, и когда человек не может утешиться, раздражение порой лучше других помогает ему понять, что он здесь, он еще жив. Они проехали парк и свернули на лужайку.
Как и предполагала Оливия, когда они добрались до дома Руманчеков, машины уже не было, а дверь трейлера осталась открытой нараспашку; они даже не побеспокоились закрыть ее за собой. Роман вышел наружу и огляделся, слегка озадаченно, словно искал кусочек головоломки, которой не было в коробке. Затем его взгляд наполнился неожиданно ужасным осознанием. Очевидное, к коему она не могла его подготовить: цыгане есть цыгане. Они украдут кольца с твоих пальцев или любовь из сердца и исчезнут, не оставив ничего после себя, кроме следов дыма в ночи. Но она ничего не сказала, видя, как это давит на сына, но от осознания, что изначально была права, она улыбнулась самой себе. Слегка. Как не подготовлен был ее мальчик к таким врагам! – смерть это одно, она порой неожиданная и непроизвольная. Но бегство! Не существует сильнейшего разрушителя миров. Она завела руку за спину и тихонько провела пальцами через ткань блузки по тонкому следу шрама.
Много лет назад Оливия, еще маленькая девочка, жила далеко за лесами и была самой уродливой из двух сестер. Она обладала не то, чтобы красотой, способной обещать беспечную жизнь, но некой серой андрогинностью, которая при сравнении с красотой ее сестры, казалась порочной шуткой. И, самая кульминация, внизу спины, длиною с палец, висел хвост. Тем не менее, она росла счастливым ребенком, нежным существом, который мог пропустить весь день, гуляя по долине подсолнухов и напевая самой себе, всегда под защитой отца и старшей сестры, которые верили, что даже все богатство мира не сможет сравниться с радостью заботы о такой простой и домашней девочке.
Но огромная любовь не могла помешать сбыться их страхам, и в свои тринадцать лет Оливия познала вкус первого страдания, от которого так долго опекалась. Его имя было Дмитрий, и он был рабом. Во времена аристократии подобное было обыденной вещью, и не было имени древнее или более восхваляемым, чем имя ее отца, обладавшего бесчисленными цыганскими рабами, – она никогда не думала о них больше, чем о лошадях и свиньях.