– Бля, – сказал он.
Он повернулся, намереваясь пойти дальше, но заметил Романа.
– Бля, – повторил он.
Они вышли через восточный выход и по коридору добрались до кладовой, дверь из которой вела наружу. Оставив дверь открытой, они подперли ее кирпичом, чтобы она не захлопнулась за ними. Роман прикурил две сигареты, передав одну Питеру.
Питер огляделся. В такие дни, как этот, птицы не летали. Они десятками сидели на электропроводах, напоминая черные прищепки, держащие шифер небосвода – Бог, подув ветром, поднимал их и скручивал в вихрь, уже через секунду возвращающийся на насиженные места; но в этот раз они полетели в другом направлении. Что бы это ни было, но птицы становились сами не свои, в такие дни, как этот.
– Мне кажется, в Белой Башне что-то происходит, – сказал Роман.
Питер затянулся и посмотрел на птиц.
– Не знаю, связано это или нет, но я могу провести нас внутрь, – продолжил Роман.
На небе появились черные штрихи. Будет дождь.
– Ну и? – спросил он.
– Нет, – ответил Питер.
– Что значит нет? – не унимался Роман.
– Все кончено, – ответил Питер.
– Что ты несешь?
– Все кончено. Я выхожу из дела.
Роман взглянул на него и понял, что он серьезно. Неожиданно, ему неудержимо захотелось вырвать этот гребаный хвостик из его головы. Он захотел найти какие-нибудь слова, чтобы заставить его передумать.
– Почему? – спросил Роман.
Питер не ответил. Ему не нравился этот разговор; такие вещи были не менее удушающими для него, чем в детстве, когда старший брат поймал его, завернул в одеяло и сел сверху, и он почувствовал, что это хуже, чем смерть. Путаясь в чувствах других людей, оставалось винить лишь себя. А еще он обвинял Романа.
– Это ты из-за копов? – спросил Роман. Его тон подчеркивал скуку и банальность инцидента. – Ты сказал избавиться от них, что я и сделал. О, и, кстати, очень деликатно было с твоей стороны бросить мою машину с пустым баком.
Он постарался увидеть, изменило ли ситуацию вставленное им легкомысленное замечание, – оказалось, что нет.
– Ладно, – сказал Роман. – Ладно, это было глупо. Действительно глупо, я идиот, и что тут еще сказать, кроме того, что я идиот, но хватит уже. Подумай о том, что ты делаешь. Ты не можешь уйти из-за подобной глупости, не можешь. Нельзя уйти от… этого.
Он произнес это с идеальной фонетической четкостью, но, между строк, послед– ним словом было «от нас».
Питер размышлял, как объяснить все Роману, не расстраивая его еще больше. Объяснить, что они не похожи, что, как бы ни чувствовал себя Роман непохожим на остальной мир, он все еще богатый и потому – не особо-то и отличается. Он не знает, как обстоят дела у таких, как Питер, он не боится клетки. Клетки, которая куда хуже любой из возможных смертей. Он не знал способа, как объяснять такое кому-то вроде Романа, как нельзя подойти к тигру в джунглях и сказать: «Ты хоть знаешь, насколько ты свободен?» Потому что, откуда ему знать о другой жизни? Не было возможности обрисовать эту картину в сознании Романа, поэтому он убрал ногу с перил, раздумывая, получится ли уйти, избежав каких-либо слов, помимо тех, которые он уже произнес.