Кеннет поплотнее закутался в плед, почесал затылок и согласился. Выпросить, что ли, у тетушки Шейлы еще и такой подарок? А то ведь одной латыни да бриттского маловато будет. Тем паче что зубрить падежи не нужно, хлебнул водицы чародейской – и готово.
– Я постирала твою одежду, господин, – сказала женщина, заметив, что гость переминается с ноги на ногу. – Она скоро высохнет.
– Прости, что твой дом пострадал от нападения, госпожа, – честно повинился горец. – Это все моя вина. Не сдержался.
Отчего-то перед альфаровой женой он робел.
– Ах, не бери в голову, – отмахнулась Ленэ. – Ты на самом деле очень помог Альфкелю, и не только. Невольно подсказал, как вызвать его сородичей на встречу. Теперь-то альфары точно устроят большую охоту на троллей. И всем будет польза: тебе, твоей могущественной родственнице, Альфкелю и всему городу.
И поняв, что в твердую горскую башку такие мысли еще не забредали, снова рассмеялась, словно колокольчик в руке алтарника зазвенел.
– Альфары таковы, что редко помогают людям по доброте душевной, только ради собственной выгоды или же под властью внезапного порыва. О последнем же впоследствии всегда сожалеют. Так что не принимай на свой счет ни вины, ни долга перед моим Альфкелем. У него свое на уме.
– Хочешь сказать, что в любом ином случае он бы прошел мимо и на подмогу мне не подоспел?
– Почем мне знать, мой добрый господин? Я редко ведаю, что замыслил Альфкель. Вернее сказать, никому это не ведомо.
Ленэ говорила мягким, почти ласковым голосом, словно с ребенком, но мыслительные процессы Кеннета, подстегнутые ее словами, обострились настолько, что до горца дошло, что́ именно хотела сказать эта маленькая женщина. Верить любому альфару можно только в одном случае – если цели ваши полностью совпадают и до тех пор, пока они совпадают, и ни мгновением дольше.
– Ладненько, будем знать.
– Вот и хорошо. У меня как раз рыбный пирог остыл. Отведаешь ли?
– А то!
Уж и день миновал, и другой, и третий, а жизнь в доме альфара-изгнанника текла своим, установленным ранее чередом. В конце концов Кеннету не усиделось на лавке, и он решил к обедне сходить. Как следует, то бишь от всей души, помолился Пресвятой Деве, исповедался и после с чистым, насколько это возможно в его положении, сердцем принял Святое Причастие. Правда, каялся в грехах Маклеод, очень осторожно выбирая слова, упомянув, что отнял немало вражеских жизней, но не уточняя, что это были за враги. Хотя вряд ли священник бы возражал против усекновения множества троллей. Поп, собственно, подробностями и не интересовался. Назначил епитимью – две дюжины раз прочитать «Pater noster».