— И где он сейчас? — Юну почему-то затронула судьба этого человека, бросившего искусство.
— Да он сейчас круто поднялся, из банков не вылазит… Шучу, конечно; но, судя по нему сегодняшнему, живёт не хуже, чем зажиточный американец. С фирмачами западными контакты у него конкретные; да и вообще, правильно — деньги к деньгам идут. А на Руси талантов хватит.
Маэстро драматически глянул на Юну, затем погасил сигарету, встал и подошёл к окну…
— Весна уже. Благолепие…
— Наверное, пора ложиться отдыхать… Утро мудренее, — промолвила Юна, обняв любимого.
— Да, наверное…
Он мягко взял её за руки, затем медленно повернулся и выпустил на свободу.
Юна разобрала постель и, погасив свет, изящно скинула свой халат… Маэстро когда-то купил ей этот элегантный атрибут женского обихода, сотканный из воздушно-атласной ткани, и был очень рад этому подарку, ибо в его жизни подарков было немного. И Юлиана взаимно восхищалась таким знаком внимания. И сейчас, когда она обнажённо проявилась в лунном полумраке ночной комнаты, как белая виолончель в затмении сцены, ему подумалось, что всё материальное и напускное — это лишь временное сокрытие жизни, необходимое для её дыхания, каковым является тишина в предчувствии музыки…
Он разделся и лёг рядом с любимой. Она притихла, как бы прислушиваясь к дыханию и мыслям своего ангела… Он думал о чём-то прекрасном. Он медленно произнёс:
— Сегодня, наверное, самый счастливый день в моей жизни…
— В нашей, — поправила его Юна.
— Да, в нашей, конечно.
Он улыбнулся. Юна тихо продолжила:
— Я вот всё думаю, что означают эти стихи…
— Видимо, то, чему надлежит быть, — ответил Маэстро. — И то, что было — неспроста… Надо же — на Канарах оказаться…
— О, как там прекрасно, — заворожённо пролепетала Юна.
— Да. И бродяги восхищают, — продолжил Маэстро. — Мне кукольник со скрипачкой в душу запали… Оригиналы. А как марионетка прыгнула! Гениально…
Он взглянул на любимую, и в его взгляде она вдруг почувствовала некую многозначительность, предвосхищавшую что-то необыкновенное и таинственное…
Она задумчиво спросила:
— Интересно, кто был тот обросший тип в рубище, который пытался вскрыть себе вены? Такой странный…
Маэстро набрал воздуху и ответил:
— Я думаю, это был Агасфер — человек, осуждённый на вечное скитание. Он помечен клеймом, дабы его никто не трогал — ни звери, ни змеи, ни люди. Отказавший Христу — вот его бремя…
Он замолчал и повернулся к Юлиане. Она с изумлением вымолвила:
— Ничего себе…
Она прижалась к любимому и тихо выдохнула:
— Ангел мой…
Он ответил ей жертвенным дыханием:
— Мы будем жить, моя родная…