— Да укрепит нас воистину Сила Христова; да простятся нам грехи наши по Любви его, да пребудет с нами Сын Божий во спасение наше, во Славу Отца и Сына и Духа Святаго… Да осенит тя Благодать Божия, странник вселюбящий…
Юродивый так же отрешённо повернулся к стене и принялся опять отпластовывать штукатурку…
Маэстро плавно покинул подъезд. Его ослепило апрельское солнце, и он на мгновение остановился… Внезапно его ужаснуло поразительное сходство подъездного бомжа с тем странным бродягой, который пытался вскрыть себе вены на Канарах… Да, действительно, странный мир. Кого только не встретишь… А мир щебетал, звенел и звал в свои объятия, и Маэстро быстро двинул в сторону Арбата… Он миновал Новый Арбат и, в общем-то, правильно сделал, поскольку данный проспект в своём визуально-мистическом проявлении непредсказуем, а совокупность алкоголя и криминалитета обволакивает его гипертрофированной романтикой, каковая бывает разве что в голливудских фантасмагориях, и, хлебнув сией эйфории, можно запросто очухаться где-нибудь на Байконуре, а затем вернуться назад — в психушку, что и проделал как-то один мой романтизирующий знакомый. Так что Маэстро был предельно интуитивен, миновав этот горячий участок. Он вышел на добрый Старый Арбат и осмотрелся… Имея в кармане сто долларов, можно осмотреться. И даже больше — можно присмотреться… Арбат гудел. Где-то играла музыка, уличные прилавки пестрели товаром, люди светились радостью и беззаботной невинностью…
Но мы забыли сказать, зачем нашему герою понадобились деньги в сей бесшабашный день, если вечером он собирался их заработать сам… О, кому из нас не приходилось испытывать чувство полёта от нахлынувшей любви в пробуждённом сияющем мире! У кого не ликовала душа, тот просто не жил. Так вот, у Маэстро душа трепетала и пела, и деньги он занял у своего приятеля лишь затем, чтоб очаровать свою возлюбленную прекрасными благоухающими цветами, от которых она сама расцветала. И теперь, не спеша прогуливаясь по этому патриархально-богемному закутку Москвы, он высматривал то, что ему было нужно, заодно любуясь многоцветием рекламного авангарда и виртуозно художественных композиций, театрально вписывающихся в исторический рельеф архитектуры. Веяло Ренессансом. Где-то играла скрипка… Люди суетились у лотков с товаром, непринуждённо болтали; чуть дальше художники писали портреты с натуры. В этой стихии лиц было уютно и радостно, и душа жаждала чего-то нового, необычного… Маэстро углубился в круговорот улицы. Он невольно бросил взор влево и слегка оцепенел… На тротуаре, спиной к стене староарбатского дома сидел замшелый обросший бродяга со шляпой у ног — тот самый, что несколько минут назад трапезничал в лёнином подъезде… Каким образом он оказался уже здесь?!.. Скиталец равнодушно и устало смотрел куда-то сквозь людей. В шляпе топорщилось несколько мятых купюр… К сожалению, Маэстро не мог положить в шляпу нищему стодолларовую купюру, а других денег у него просто не было. Он двинулся было дальше, но на мгновение задержался, оторопев от маленькой едва заметной детали в обличии этого маргинала: из-под лацкана обветшалого затёртого пальто чуть выглядывала празднично-белая сорочка… Действительно, странный тип. Маэстро быстро пошёл вперёд. Жизнь крутилась и пела. Какая-то бравая намакияженная мадам в спортивной униформе прямо под фонарём занималась чем-то похожим на шейпинг, поочерёдно откидывая ноги назад. Рядом стоял лихой гармонист в кепи и наяривал на своей гармони что было мочи, раскачиваясь в такт музыке. Видимо, они рекламировали свой животрепещущий тренаж, совмещая полезное с приятным, ибо рядом в большой коробке пестрела груда купюр.