На ней темно-синее, в алую искру, с белым воротничком платье. Руки, сильные, смуглые, как и лицо, открыты до локтей.
Пытливо, серыми-серыми, как сталь на свежем изломе, очами смотрела на приехавших и не тяготилась молчанием.
— В гости к вам прибыли, — сказал Смолярчук.
— Что ж, гостям мы всегда рады. Вы откуда?
— Рыболовы и охотники. Друзья-приятели Капитона Черепанова. Да и вам земляки.
— Что-то не признаю. — Она бесцеремонно разглядывала мягкую засаленную кепку Смолярчука, его потертый бушлат. — В гости приехали, а в барахло вырядились. Похуже одежонки не нашлось?
— Вид у нас, правда, бедноватый, но зато душа… Мавра Кузьминична, пора бы и узнать! Ну и память!
— На память до сих пор не жаловалась. Постой, обличье твое и в самом деле знакомое… Начальник заставы?
— Здравствуйте. Рад вас видеть. — Смолярчук подал руку.
— Ладно, не щедрись даром. Ну, здорово! А кто с тобой? Тоже пограничники?
— Одесские отпускники. Дунайской селедки захотели мои друзья. Капитон здоров?
— Вчера был здоров, в плавнях охотился.
— Ну, а ваши ребята как поживают?
— А что им! Прохлаждаются под мамкиным крылом. Уедут скоро. Последние каникульные дни догуливают.
— Не поженились?
— Рано.
Мавра Кузьминична нахмурилась, потеряла охоту дальше разговаривать. Вскинула голову с тяжелой шапкой волос, обдала пограничника холодным взглядом и скрылась на той стороне дамбы, в саду.
— Вдова, — вздохнул Смолярчук.
— И давно она овдовела? — спросил Гойда.
— Лет двенадцать назад. Правда, вдовство официально не подтверждено. Муж ее, Дорофей Глебов, в сорок первом году, когда тут хозяевами были румыны, попал в королевский подводный флот. До какого-то чина дослужился. В сорок четвертом пропал без вести.
Смолярчук посмотрел на зеленую дамбу, где несколько минут назад стояла Мавра Глебова.
— Сколько женихов было — всем от ворот поворот. Для кого бережет себя?… — Он вдруг спохватился. — Чего ж мы стоим? Пошли к Дунаю Ивановичу!
Белостенная хата под толстым камышовым коржем. Стены свежепобеленные и на всех наведены ультрамарином огромные васильки. Ставни тоже разрисованы. Оконные стекла чистые, прозрачные. Через весь двор, от порога к дамбе, через сад и огород пробита тропка, окаймленная мальвами. Встали на эту тропку Шатров, Гойда, Смолярчук — и цветы заслонили им сад, весь остров, Дунай. Только и света, что узкая голубая полоса утреннего неба.
Из прохладных сеней струится терпкий дух подсушенного чебреца. Под крышей пламенеет венок стручкового перца. На старом парусе гора яблок. В корзинах румяные помидоры. В корыте, выдолбленном из цельного ствола вербы, чуть мятые, истекающие соком груши. Их не очень жадно, без драки, клюют куры, утки.