Что весьма удивило подполковника – никакого особенного интереса к ним со стороны советских солдат он не заметил. Да, порой косились, поглядывая удивленно, но никто даже не попытался выяснить, кто они такие и отчего на бойцах столь необычная экипировка. Видимо, срабатывал некий не осознаваемый разумом стереотип последних дней войны: мол, коль на наших танках да вместе с нами – значит, свои. Поскольку никаких «чужих» тут больше не было и быть не могло по определению. Они, прошедшие адское пламя самой страшной в человеческой истории войны, терявшие близких и боевых товарищей, многократно прощавшиеся с жизнью и оживающие вновь – уже в Берлине. В том самом логове фашистского зверя, многократно проклятом за эти страшные четыре года, и которое сейчас предстояло выжечь до последнего камня. И до Победы, как бы ни огрызались из подвалов и амбразур дотов последние недобитые фрицы, остаются считаные часы, максимум – дни…
К раннему вечеру уцелевшие в городских боях танки восемьдесят восьмого тяжелого полка прорыва наконец повернули в сторону моста «Мольтке», и спецназовцы спешились. Дальше их дороги расходились. Танкисты прорывались к мосту через Шпрее и набережной Кронпринценуфер, бойцам Трешникова же настала пора снова становиться невидимками, уходя под землю. Никакого иного способа добраться до Рейхсканцелярии и «фюрербункера» у них не имелось.
– Точно решил, капитан? – Подполковник испытующе взглянул в глаза Родченко. – Ты моих ребят в деле видел, значит, должен понимать – уровень боевой подготовки у нас разный. Я бы даже сказал, несопоставимый. Пойдешь с нами под землю – почти наверняка погибнешь. А так есть шанс до Рейхстага дойти да на его руинах расписаться, и за себя лично, и за всех тех, кто не дошел. Решай, только быстро. Десять секунд – и нас тут нет.
– А чего тут решать, тарщ подполковник? – с кривой усмешкой на лице хмыкнул тот. – Я своих решений не меняю. Сказал же, что с вами иду – значит, иду. Огнемет вон цел, вы ж сами говорили, что пригодится, а Степка мой – стрелок отличный, с двадцати метров в амбразуру струю загоняет. Глядишь, и пригодимся, когда до Гит… до цели доберемся.
– Добро. Тогда помни, мы – немецкая группа особого назначения, досматривать или там документы у нас проверять никто права не имеет. Говорить будем мы, вы тупо молчите. Автоматы ихние держите на виду, из-под касок особо зло не зыркайте.
– Чего? – искренне не понял капитан. – В смысле, в каком смысле «не зыркать»?
– В том смысле, Вася, что ни ты сам, ни твой сержант – ни разу не профессиональные разведчики, – тяжело вздохнув, пояснил Трешников. – Ну, не готовили вас к подобному. Увидите рядом эсэсовца, взглядом с ним встретитесь – и все, спалились мы все. Глазами яростно полыхнешь, он все и поймет, чужаков почувствует, да за автомат схватится. Понял, нет?