– Почему? Предупреждать – это вовсе не ваша функция. Вы турист. Ваша задача – видеть и познавать. А не предупреждать.
– Вот именно, – обрадовалась Романова.
Руководитель остановился. Смотрел по сторонам. Они стояли на высоком холме. Внизу море выпирало боком, и было заметно, что Земля в этом месте закругляется.
– В тридцать седьмом меня посадили, – сказал Руководитель. – Я сидел в камере с одним паханом. Он меня учил: то, что ты не скажешь, прокурор никогда не узнает. Все, что он может узнать, – только от тебя.
Руководитель давал совет: молчи.
– Меня посадят? – тихо спросила Романова.
– Посадить не посадят, но кислород могут перекрыть. Перекрыть кислород – значит не давать работу. Не печатать. Забыть. Была такая художница и больше нет.
Именно об этом предупреждал Раскольников, уходя: «Я не хочу, чтобы у тебя из-за меня были неприятности».
«А я хочу!»
«Будут».
Теперь можно сказать: есть.
Рим. Последний день
– Ну? – спросила Маша.
– Сбежал…
– Так… Ты кому-нибудь сказала?
– Сказала, – упавшим голосом ответила Романова.
– А про меня?
– И про тебя.
Наступила тишина. Романова подумала, что телефон отключился, и подула в трубку.
– Не дуй. Я здесь, – отозвалась Маша. – Ты что, не понимаешь, что меня теперь не выпустят в Москву к матери?
Романова тяжело замолчала.
Если разобраться: человек захотел жить и работать в чужой стране. Почему Гоголь мог прожить в Италии восемь лет? И Ленин, в конце концов, сочинял революцию в Швейцарии. Почему им можно? А Раскольникову нельзя? Почему он должен удирать, будто прыгать с пятого этажа? И почему теперь все должны это расхлебывать?
– А ты-то при чем? – спросила Романова.
– А при том, что я должна была заявить. А я не заявила.
– Почему мы все должны быть доносчиками? Разве у них нет для этого специальных людей? Почему мы все поголовно должны стучать друг на друга?
– Ты где живешь? – спросила Маша.
Этот же вопрос задавал Раскольников. Как на него ответить? Почему надо было выехать в Италию, чтобы УВИДЕТЬ, где она живет? Почему всем ясно, а ей нет?
Сорок тысяч «почему». Вот и стой, перемазанная дегтем.
– Я себя ненавижу, – сказала Романова.
– Я тебя тоже, – не пощадила Маша.
Положила трубку. Разговор был окончен.
Романова легла на кровать и заплакала. Путешествие по Италии закончилось. Восемь дней. Пять городов.
В аэропорту Шереметьево все высматривали своих.
Стеллу встречал Большой Плохой художник. Юкин смотрел в сторону, как незнакомый человек.
За Руководителем прислали машину.
– Если хотите, я вас подвезу, – предложил он Романовой.
– Нет. Спасибо. Я на такси.
Романовой хотелось остаться одной. Ей хотелось поскорее очистить от себя Италию, как мазут с плаща.