Тамара села против него, стала смотреть в окно. Подумала: «Вот это и есть моя жизнь: в допотопном вагоне, с Козлом в купе, в незнакомый город по письму бывшего свинаря, ныне заключенного».
Козел тем временем заерзал на месте и достал бутылку вина.
– У вас нет штопора? – вкрадчиво спросил он.
– Нет! – вскрикнула Тамара так, что он вздрогнул всем телом, а пустые стаканы задребезжали на столе.
В этом «нет» был весь протест против ее жизни.
Командировочный оторопело посмотрел на Тамару, потом спросил:
– Вы что, с диагнозом?
В этот момент вошла проводница и сказала:
– Приготовьте билеты и деньги за постель.
– Я с ним не поеду! – объявила Тамара.
– Да я и сам не поеду с вами, – обиделся командировочный. – Нужны вы очень… кошка драная.
– Свободных мест нет, – заученным тоном сказала проводница.
– Неправда. Весь вагон пустой, – уличила Тамара.
– Весь вагон продан.
Проводница взяла деньги за постель и ушла.
Тамара молча стащила с верхней полки матрас и подушку. Застелила постель сыроватым, измученным бельем. Легла не раздеваясь. Повернулась к стене и застыла. Она старалась скрыть свое отчаянье, но оно исходило от нее, как радиация от урановой руды. Купе было узким, радиация мощная, и командировочный не мог ее не чувствовать.
– Хотите, я уйду? – тихо спросил он.
– Ничего, – отозвалась Тамара, – просто у меня болит голова.
Он поднялся и тихо вышел, задвинув за собой дверь.
Поезд шел в ночи. Тамара мысленно видела мастерскую, пепел по всему полу, пустые бутылки, грязь, узкую кушетку в углу, пять фигур на постаменте – незаконченную работу. Пять скорбных женских фигур, оплакивающих павшего воина. А сам скрючился на кушетке в наркотической отключке. Потом просыпается, опускает руку вниз, берет бутылку и тянет из горла. И снова спит. Ничего не ест. Печень бунтует. И мозги отказываются работать на такого дурака. Ничего потом не помнит об этом времени. Как будто в черном мешке просидел две недели. Через две недели начинает медленно выбираться. Седая щетина вылезает на сантиметр, как у каторжника, людей не может видеть. Его накрывает послеалкогольная депрессия. Организм – как побитая собака, как машина после аварии.
Далее начинается период ремиссии, идет работа. В этот период создается то, что создается. Работает запоем. Жалеет время на еду и сон. В голове «одной лишь думы власть, одна, но пламенная страсть». Как у Мцыри. Через какое-то время душа начинает метаться, маяться. Тихо подкрадывается предалкогольная маета. Значит, скоро запой. Он красиво формулирует это: «патология одаренности». Приходят такие же патологически одаренные друзья, а попросту интеллигентные ханыги. Они такие же ханыги, как муж дворничихи тети Дуси, только книжек больше прочитали. И все по новой. Снова на две недели в мешок.