— За последние сутки положение на фронте значительно ухудшилось. — Начальник Генштаба безупречно охарактеризовал действия своих и чужих войск. Перед членами Государственного Комитета Обороны зримо прошли действия фронтов, армий, дивизий и даже отдельных полков. Борис Михайлович докладывал ровным, спокойным голосом.
Слушая Шапошникова, Верховный Главнокомандующий продолжал прохаживаться вдоль большого стола, изредка поглядывая на оперативные карты. Он знал обстановку не хуже начальника Генштаба, но не прерывал его доклада. Все тем же неторопливым шагом он направлялся к своему рабочему письменному столу, брал папиросу, разрывал одну, другую и, о чем-то упорно думая, набивал табаком трубку.
— В данной ситуации я рекомендую усилить брянское направление, — продолжал свой доклад Шапошников.
Раскуривая трубку, Сталин тихо произнес:
— Каждому младенцу ясно: Гудериан совершает хитрый маневр… — И снова зашагал вдоль стола, попыхивая трубкой.
— В Генеральном штабе, — продолжал Шапошников, — некоторые ответственные работники склонны думать, что немцы выходят на тыловые коммуникации Юго-Западного фронта и намерены окружить Киев, Такого мнения придерживается и главнокомандующий Юго-Западным направлением маршал Буденный. К этому же выводу пришли Кирпонос и Тупиков. Если Гудериан не изменит плана, возникнет снова вопрос: как быть с Киевом?
Верховный Главнокомандующий заметил:
— Надо думать не о том, как оставить столицу Советской Украины, а прежде всего — как защитить ее.
Ознакомившись с проектом директив и распоряжений, Сталин продиктовал поправки к ним. Затем он вслед за Шапошниковым вышел на Ивановскую площадь, раскурил у царь-колокола трубку и направился в Оружейную палату.
Как всегда, о чем-то сосредоточенно думая, он медленно двигался по ковровым дорожкам под стрельчатыми сводами музея. Он шел мимо царских карет, украшенных двуглавыми орлами. Сверкала парадная конская упряжь, синью пылили меха, серебром и золотом отливали тяжелые парчовые платья. Блестели троны, регалии, кубки и чаши. Он все шел и шел. За хрустальными люстрами багровело зловещее зарево. «Шумел, горел пожар московский». Он видел, как вихрилось пламя и в дыму летели охваченные огнем огромные бревна.
«Пожар Москвы… — Долго молча стоял у репинской картины. — Нет, это не должно повториться!» — И, круто повернувшись, пошел назад.
Он остановился в зале, где на большом щите живыми огнями переливалась и горела радуга бриллиантовых звезд, сияли боевые ордена прославленных русских полководцев. Рядом на стене отливали булатной сталью мечи и алебарды, торчали отточенные наконечники стрел и пик. Виднелись потемневшие кольчуги и шеломы. Казалось, русская рать совершала поход. Она шла на врага, реяли знамена, разворачивались ее грозные, непобедимые дружины. Мгновение — и зазвенит сталь. Вспыхнет дымок над кремневыми ружьями…