Признание Дамиона смутило ее. Значит, он это запомнил? Какой-то случайный комментарий, сделанный пять лет назад?
– Я представлю коллекцию всего самого первого – первых поэм, первых картин, первых скульптур. Даже первого образца высокой моды.
– Как тебе это удалось?
Он бросил на нее насмешливый взгляд:
– Я мог бы, конечно, сказать, но тогда бы мне пришлось тебя убить и испортить твоей кровью этот замечательный паркетный пол.
– Ха-ха – очень смешно…. Повторяетесь, господин барон.
Он улыбнулся одним уголком рта и сделал знак стоявшему рядом сомелье. Когда «шабли» из запотевшей бутылки было разлито по бокалам, Рейко выбрала закуску и основное блюдо и отдала меню официанту.
– Эти работы были созданы до того, как невинность художников была украдена внешним миром. Такой выставки никогда не было. Большинство художников считают, что их первые работы не стоят внимания.
– Причина не только в этом. Думаю, здесь присутствует и нежелание обнажать свои неокрепшие души на публике, особенно в присутствии своих коллег. У художников очень хрупкое эго.
– С правильным подходом даже хрупкое эго становится ковким.
Ее пальцы сжались вокруг стакана.
– Ты хотел сказать – каждого можно купить?
– Судя по моему опыту, да, – ответил он без тени смущения.
Она усмехнулась:
– Какая тяжелая у тебя жизнь!
– Почему ты хочешь попасть на мою выставку? И не говори мне о любви к искусству.
– Просто хочу посмотреть, какие у меня могут быть зацепки, чтобы найти твои картины.
Его глаза сузились.
– То есть ты обещаешь не вторгаться в мои дела и не браконьерствовать, так?
Она пожала плечами:
– Если тебя это так беспокоит, мы можем заключить еще один договор.
В его глазах мелькнуло презрение.
– Я не заключаю сделок в задней комнате.
– Не стоит зарекаться.
Он уже собирался ответить, когда официант принес им закуску. Тонко нарезанная ветчина с яблоками и веточкой сельдерея – то, что она заказала себе, выглядело очень красиво, но… это была порция ребенка. Дамион с завидным аппетитом атаковал салат из лобстеров.
Глядя на его руки, когда он ловко накалывал еду на вилку и отправлял ее в рот, Рейко почувствовала знакомую тяжесть внизу живота.
Она опустила глаза. Ей стало горько.
Дамион Фортье ценил красоту не только на холсте. Пять лет назад Рейко была на седьмом небе от счастья, когда он проявил к ней интерес. Разумеется, истинная природа его интереса скоро открылась, но не прежде, чем она, как легковерная дурочка, успела поддаться силе его притяжения.
Она была случайностью, шагом из его обычного круга.
Нет, ему никогда не увидеть ни ее шрамов, ни отблеска той эмоциональной пустоты, которая состарила ее душу.