О том, где жил Пильц в последующие три года, точных данных не имеется. В 1814 году мы встречаем его в Вене, там он слушает новую постановку «Фиделио». Какое впечатление произвела эта постановка на двадцатипятилетнего Пильца, историкам также ничего не известно. Скорее всего, он по своему обыкновению просто не высказывался об этом ни устно, ни письменно. Известно, однако, что во время своего пребывания в Вене он общался с Бетховеном, так что перерыв в творчестве последнего, приходящийся как раз на 1814–1818 годы, скорее всего, следует объяснять именно влиянием Пильца. Однако эта гипотеза еще требует подтверждения со стороны независимых исследователей.
В 1815 году Пильц пишет второе из вошедших в сборник писем. Оно адресовано отцу. В письме он сообщает, что ему удалось отвлечь Мюльвезеля от идеи сочинения оперной трилогии о династии Габсбургов, преподав тому несколько уроков игры в тарок. «Сначала М. возражал, утверждая, что он не игрок, а музыкант, и то, что сумел сделать Бетховен, под силу и ему. Может быть, и так, отвечал я, однако это еще не повод воплощать в жизнь первую пришедшую в голову идею. Стоит ли браться за дело лишь ради того, чтобы сделать что-то, что уже было кем-то сделано? В конце концов я его убедил. Сам же я намереваюсь провести несколько недель в Швейцарии, чтобы отдохнуть от треволнений последнего времени».
Эти несколько недель растянулись на годы. В 1819 году мадам де Сталь встретила Пильца на берегу Женевского озера, где тот загорал неподалеку от ее поместья. Она обратилась к нему, но он не ответил. Вполне вероятно, что он просто прикинулся спящим, потому что не ожидал от ее общества ничего интересного для себя. Вот еще одна черта, разительно отличающая Пильца от большинства его современников.
В 1821 году Пильц возвращается в Берлин, где знакомится, в частности, с Э. Т. А. Гофманом. В один прекрасный день он, по настоянию последнего, соглашается пойти вместе с ним и Людвигом Девриентом в кабачок «Лютер и Вегенер». Выпить с друзьями Пильц никогда не отказывался, и в этот вечер он почти было решил признаться знаменитому театралу Девриенту, что в юности сочинил драму. Но не успел: за соседним столиком сидел молодой человек, «отвратительно много выпивший и не старавшийся скрыть этого». Вскоре Пильц услышал, что фамилия молодого человека Граббе, а зовут его Кристиан Дитрих, и что он поэт, и что своим долгом считает вытеснение Шекспира со сцены немецких театров.
Готлиба Теодора это заинтересовало. Он пересел к молодому человеку, открывшемуся к нему с радостным, но невнятным бормотанием, из которого Пильц тем не менее уяснил основную идею: Шекспир — жалкий компилятор, умевший писать лишь дешевые либретто. Поняв, что сей предмет не стоит серьезной дискуссии, Пильц попытался отвлечь молодого человека от его излюбленной темы, поднимая за него все новые тосты. Однако Граббе не желал отходить от нее и под конец, когда язык ему уже не повиновался, в доказательство своей правоты извлек из кармана рукопись и бросил через стол Пильцу. Это было его переложение «Виндзорских проказниц». Пильц взял рукопись, а когда Граббе вдруг потребовал ее обратно, отдал ему текст своего «Герцога Теодора Готландского», которую Граббе и уложил к себе в карман.