Данни, снова невозмутимо ухмыльнувшись, продолжал разглядывать меня с видом доброжелательного противника в борцовской встрече, словно прикидывая захват, который уложит меня на ковер без особого ущерба для нас обоих. У меня взмокли ладони.
Все еще смеясь, Бой тяжело опустился на матрас, сел скрестив ноги и обнял Данни за талию. Халат распахнулся, и я старался не смотреть на высовывавшийся из копны волос большой отвислый член.
— Я рассказал капитану Маскеллу о нашем плане потрясти курьеров, — сказал Бой. — Он хочет знать, каким образом мы заполучим у них мешки. Я сказал, что это по твоей части.
Данни, играя тугими мышцами, пожал плечами.
— Ну, просто придется любезно попросить их, не так ли? — ответил он в своей вкрадчивой манере.
Бой рассмеялся и, снова закашлявшись, стал бить себя по груди.
— Слушай, холостяк, — произнес он, передразнивая акцент парня, — ты мне передаешь эти бумаги, и я тебя смачно расцелую.
Он неуклюже попытался обнять Данни, но тот добродушно двинул его бедром, и он, смеясь и кашляя, в распахнутом халате повалился на постель, крутя ногами как при езде на велосипеде. Данни Перкинс, качая головой, глазел на эту картину.
— Он страшный пропойца, верно, капитан Маскелл?
— Виктор, — сказал я. — Зови меня Виктор.
Скоро Бой, повернувшись к нам волосатым задом и, как ребенок, сложив под щеку ладошки, погрузился в пьяный сон. Данни заботливо накрыл его одеялом, и мы спустились на кухню. Данни, по-прежнему в ночной сорочке, налил в кружку остывшего чая, всыпал четыре ложки сахара и стал помешивать.
— Пересохло во рту, — сказал он. — Вчера вечером он заставил меня пить шампанское, а моя душа его не принимает. — Солнечное пятно переместилось с пола на стул и теперь заливало светом этого, широко улыбающегося широкоплечего немытого ангела. Он поднял глаза к потолку. — Давно его знаешь?
— Вместе учились в Кембридже, — ответил я. — Старые друзья.
— И ты тоже левак, как и он?
— Разве он левак?
Данни в ответ только тряхнул головой и фыркнул.
— А ты, — спросил я, — ты давно его знаешь?
Он ковырнул прыщик на руке.
— Видите ли, я певец.
— Певец! — воскликнул я. — Боже милостивый…
Он добродушно, не обижаясь, улыбнулся.
— Отец пел в церкви, — помолчав, сказал он. — У него был большой красоты голос.
Я покраснел.
— Извини, — сказал я.
Данни молча кивнул, принимая мои извинения как должное.
— Я получил место в хоре «Чу Чин Чоу», — продолжал он. — Там было замечательно. Так я познакомился с мистером Баннистером. Однажды вечером он стоял в машине у дверей зала. Ждал кого-то еще, но тут увидел меня и, значит… — Данни проказливо и немного грустно улыбнулся. — Романтично, не правда ли? — Ссутулившись, он задумчиво прихлебывал чай, заглядывая в светлые уголки своей памяти. — Потом началась эта треклятая война, и о подмостках пришлось забыть. — Какое-то время он еще пребывал в унынии, потом снова повеселел. — Однако мы еще позабавимся с этими курьерами, верно? Я всегда любил кататься на поездах.