Ник внезапно остановился и театрально оглядел море с пляжем и небо. Ветер трепал полы его пальто.
— Господи, — пробормотал он, — до чего же я не люблю природу!
— Извини, — сказал я, — возможно, нам не следовало сюда приезжать.
Он посмотрел на меня и через силу улыбнулся.
— Знаешь, не принимай все на свой счет. — Мы пошли дальше. Ник похлопал себя по животу. — Как называется эта штука? Фэдж?
— Фэдж.
— Потрясающе вкусно.
Я наблюдал за ним в течение всего завтрака, когда отец изрекал банальные истины, а Хетти одобрительно кивала. Одна усмешка с его стороны в их адрес, сказал я себе, и я возненавижу его на всю жизнь. Но Ник вел себя безупречно. Даже когда Фредди, подойдя к дому, прижался носом и искусанными губами к окну столовой, пачкая стекло соплями и слюной, Ник только посмеялся, как над забавным кривлянием ребенка. Если кто и сидел презрительно скривив рот, так это я сам. Теперь же Ник сказал:
— Твой отец назвал нас молодежью. Я себя не чувствую молодым, а ты? Скорее самим Предвечным. Это мы теперь старики. В следующем месяце мне будет тридцать. Тридцать!
— Знаю, — заметил я. — Двадцать пятого.
Он удивленно посмотрел на меня:
— Откуда ты помнишь?
— У меня хорошая память на даты. А эта к тому же такая знаменательная.
— Что? Ах да. Понял. Ваша славная революция. Но на самом деле она была в ноябре?
— Верно. В октябре — это по юлианскому календарю.
— Ах да, по юлианскому календарю. То-то утерли нос старине Юлию.
Я поморщился; когда он вылезал с такого рода остротами, то больше всего походил на местечкового еврея.
— Во всяком случае, — заметил я, — символ значит много. Как любит повторять Куэрелл, католическая церковь опирается на словесную эквилибристику.
— Как? A-а, понял. Метко, очень метко.
— Хотя, наверно, у кого-нибудь украл.
Мы зашли в тень от стены замка, и Ник снова помрачнел.
— Виктор, чем ты будешь заниматься в этой войне? — осипшим вдруг голосом спросил он. Остановился и оперся о парапет набережной. Дул холодный соленый ветер. Далеко в море на освещенном солнцем лоскутке воды, будто гоняемые ветром газетные листы, крутились и неуклюже ныряли чайки. Мне казалось, что я слышу их резкие голодные крики.
— Ты действительно думаешь, что будет война? — спросил я.
— Да. Ни капли не сомневаюсь. — Ник зашагал дальше, я — отставая на шаг. — Через три месяца, полгода… самое большее через год. Предприятиям сообщили условный сигнал о начале военных действий, хотя военное министерство и не известило об этом Чемберлена. Известно ли тебе, что они с Даладье много месяцев тайно готовили соглашение с Гитлером по вопросу о Судетах? Теперь Гитлер может поступать, как ему угодно. Знаешь, что он сказал о Чемберлене? «Мне его жаль, пускай получит свой клочок бумаги».