— Да?
— Хотим, чтобы ты стал агентом военной разведки.
Новый порыв ветра, снова стук капель.
— Ой, Феликс, скажи, что это шутка.
Он сел в машину и хлопнул дверцей. Несколько миль вел машину в сердитом молчании, на большой скорости, дергая ручку переключения передач, будто намереваясь выдернуть внутренности машины.
— Ладно, тогда скажи мне вот что, — наконец сдался я. — Как я должен попасть в секретную службу?
— Поговори кое с кем у себя в колледже. Например, с профессором Хоуп-Уайтом. С физиком Кроутером.
— Кроутером? — удивился я. — Кроутер и главный шпион? Не может быть. И Хоуп-Уайт? Он же, черт побери, специалист по романским языкам! Пишет лирические стихи на провансальском языке.
Теперь уже улыбаясь, Хартманн пожал плечами; он любил преподносить сюрпризы. В свете приборной доски его лицо приобрело мертвенно-зеленоватый оттенок. На дороге возникла лисица, злобно уставилась на свет фар и, поджав хвост и прильнув к земле, скользнула в темноту, на обочину. Еще приходит на память выскочивший из кустарника кролик, ошалело глядевший на шагающих в его сторону вверх по дороге двух молодых людей…
— Извини, Феликс, — возразил я, глядя в ветровое стекло на безостановочно мчавшуюся навстречу ночь, — но я не представляю себя корпящим целые дни над расшифровкой данных по немецкому подвижному составу в компании с бывшими школьными старостами Итона и отставными офицерами из индийских частей. У меня есть занятия получше. Я все же ученый.
Феликс опять пожал плечами.
— Ладно, — сказал он.
Эти подходы скоро стали для меня привычными, таким путем они забрасывали пробные шары и, если встречали малейшее сопротивление, оставляли попытки. Помню, как однажды во время войны Олег в панике примчался на Поланд-стрит, узнав, что мы с Боем проживаем в одном доме («Агенты не могут так поселяться, это абсолютно недопустимо!»), а потом, по-славянски надравшись вместе с Боем, распустил слюни и рухнул на тахту в гостиной, где и проспал всю ночь. А тогда в машине Хартманн сказал:
— Скоро прибудет новый агент.
Я обеспокоенно повернулся к нему:
— А как же ты?
Он не сводил глаз с дороги.
— Кажется, меня стали подозревать, — сказал он.
— Подозревать тебя? В чем?
Феликс пожал плечами.
— Во всем, — ответил он. — И ни в чем. В конечном счете они начинают подозревать каждого.
Я на миг задумался. Потом сказал:
— Знаешь, я бы не согласился работать на них, если бы они тогда прислали русского.
Он кивнул и мрачно произнес:
— Этот будет русским.
Мы замолчали. На низко нависшем в темном небе большом угольно-черном облаке отражались огни Кембриджа.