– Тогда зачем вот это все, что у нас с тобой?
– Мне так удобно!
Ее испуганная истерика превратилась в агрессивную запредельную откровенность: не было никаких поездок к родителям, никакой работы в офисе по выходным, дни рождения коллег, посиделки с подружками и последняя командировка – просто поводы объяснить свое отсутствие дома. Потому что ей так было удобно.
Мой организм отказывался все это воспринимать. Сначала я перестал слышать то, что она говорит, затем меня вырвало прямо на кровать, где еще час назад она радостно совокуплялась со своим харизматичным бабуином. А после этого я, попросту не слыша ее вопли, заперся в другой комнате и рухнул в полном изнеможении на диван. В первый раз я испытал на себе, как эмоции высасывают из человека жизненные силы – несколько часов я не мог пошевелиться и даже просто закрыть глаза. Я лежал в каком-то необъяснимом оцепенении, уставившись в угол комнаты, где на книжной полке стояла копилка – керамический голубой слон с выпученными глазами, наша первая совместная покупка.
Несколько раз я засыпал на неопределенное время, просыпался, снова проваливался в вязкий неуютный сон, когда слышишь все, что происходит вокруг. Но сон не приносил облегчения, а наоборот – заставлял вытаскивать из памяти самые незначительные странные детали наших отношений в последние месяца три. Теперь все эти [как тогда казалось] глупости приобретали совершенно другой смысл. Тоскливый беспомощный ужас от того, что все в жизни больше не будет таким, как раньше, мешал забыться, перемешивал в голове десятки мелких подробностей, которые, оказывается, были настолько очевидны, что сейчас с трудом удавалось понимать, как можно было не замечать всего этого раньше.
Семь утра субботы – самое подходящее время, чтобы уйти из дома и начать пить, если накануне ты узнал, что тебе изменяет жена.
Продавщица маленького магазина на углу дома, неспешно покручивая фиолетовые кудри, презрительно наблюдает за моими неуверенными попытками определить меню своего алко-завтрака. Все окружающее выглядит так, будто в картридж струйного принтера кто-то забыл залить цветные краски, но тот все равно по заданной программе усиленно печатает фотографии радуги. А еще очень сильно болят глаза. Именно так и бывает, когда хочется плакать, но ты сдерживаешься.
– Литр чинзано, литр очаковского джин-тоника, – наконец решаюсь я. Что ж, попробуем смешать говно с конфетами.
Детские площадки неуютных дворов в провинциальных городах, кажется, именно для того и созданы, чтобы за каких-нибудь полчаса влить в себя сомнительный коктейль из двух литров совершенно несочетаемых друг с другом напитков, параллельно вгоняя в организм еще и содержимое десятка крепких сигарет. Жаль, что еще довольно рано, и рядом нет этой бесконечной вереницы невыспавшихся мамаш с гуртом орущих детей, которых так весело пугать прыжками в лужи и пьяным хохотом.