Джамиля пожала плечами. Увы, она и сама не ведала, что говорят в этом случае обычаи ее родины. Но подумала, что не будет ничего дурного, если иноземец поклонится ее родне.
– Думаю, Клавдий, будет очень разумно, если ты действительно их поблагодаришь.
Халиф послушался и отвесил, должно быть дюжину дюжин поклонов почтенным родственникам Джамили. Те готовы были уже обратиться к нему с расспросами о том, сколь удачным для него, иноземного купца Клавдия, был этот ненастный день и где повезло и ему и их племяннице укрыться от непогоды, но Гарун аль-Рашид уже уходил. Он лишь сказал, что они переждали грозу в гостеприимном доме его соотечественников. И ни словом, о Аллах, не соврал, тем не менее не сказав ни слова правды.
– О, почтеннейшие, вы можете не беспокоиться. Это люди уважаемые и весьма небедные. Нас угостили вкусными яствами и подали сладкие напитки. А дети моих соотечественников оглашали двор, весело играя под струями ливня.
Тетушка Айше улыбнулась, вспомнив, как она вместе с братьями тоже играла под струями редких и таких долгожданных дождей. Да, разговор был окончен, и Джамиля ушла к себе. Почему ни дядюшка, ни тетушка более не расспрашивали ее, девушка не думала. Но отчего опасения не посетили души Сирдара и Айше, не ведал никто… Лишь каменная кошка медальона Джамили таинственно улыбалась.
Гарун аль-Рашид мог немедля вернуться во дворец, дабы полюбоваться, каких глупостей натворил там его «заместитель». Но настроение халифа столь сильно отличалось от утреннего, что он решил вернуться в свои покои на постоялом дворе и вновь вспомнить, сколь нежной и страстной, неопытной и смелой оказалась его избранница.
Стены этих покоев, казалось, хранили ее аромат и ее вздохи, ее пылкие слова и ее радость. И потому халиф провел ночь куда более возвышенную, чем желал, и куда более прекрасную, чем любая из его прошлых ночей.
Утром же халиф через заветную калитку вернулся во дворец. Муслим, преданный раб, который всегда знал обо всем, не жалея красок, живописал Гаруну аль-Рашиду о чудесах и глупостях, которые творил глупец Абу-ль-Хасан.
Халиф смеялся над рассказом раба, но где-то в глубине его души шевельнулась и жалость к недалекому и неумному юноше, который тщился показать свои достоинства и свой ум, не обладая при этом ничем, хоть отдаленно ум и достоинства напоминающим.
– Но что сейчас делает этот несчастный?
– Он спит, – пожал плечами Муслим. – Твои наложницы не пожалели сил, утоляя его глупую страсть, и он теперь слабее новорожденного котенка. Да и умом сравним с ним.
– Ну что ж, пусть почивает. Пусть приготовят все для омовения, и… мне надо подумать. Когда появится визирь, пусть тотчас же войдет ко мне. Я буду в зале с бассейнами.