Почтенная Заира вскрикнула и попыталась прикрыть глаза. Не столько от зрелища, что открылось ей, сколько от стыда. Но ощущение соскользнувших шаровар разбудило Абу-ль-Хасана куда лучше, чем все крики его матери.
– Матушка? Что ты кричишь? Что случилось?
– О Аллах милосердный! И этот недостойный еще спрашивает, что случилось! Не ты ли только что назывался халифом? Не ты ли только что назвал меня старухой? Не тебя ли «гуляли» какие-то неведомые слуги?!
– Матушка, моя добрая матушка, прошу тебя, не кричи так, сбегутся все соседи… Позора тогда не оберешься!..
– И этот убогий еще говорит о позоре! Люди! Добрые мои соседи! Посмотрите на этого недостойного! Посмотрите на того, кто одним своим видом позорит славное имя Хасанов, кто украл покой своей матери, почтенной Заиры, кто пал столь низко, что потерял последние шаровары прямо перед собственным домом!
Пока Заира причитала, Абу-ль-Хасан натянул шаровары, затем вытащил из паланкина остроносые туфли с золотым тиснением и, взяв чалму под мышку, попытался спрятаться во дворе. Но Заира, похоже, только начала свою обличительную речь.
Увы, ее можно понять. Ибо ее сын отправился свататься к богатой вдове, но исчез на два дня. А теперь, появившись, оказался столь пьян, что не узнавал ничего вокруг. Более того, он еще и назывался халифом… он не только назывался халифом, но был наряжен как халиф. И это в те дни, когда мать сидит буквально на хлебе и воде, считая каждый фельс…
Почтенная Заира еще долго могла перечислять прегрешения сына, но сильные мужские руки втянули ее в калитку.
– Матушка, умоляю тебя, уймись! Позволь мне все рассказать тебе!
– О Аллах, – едва слышно прошептала Заира, хватаясь за сердце, – рассказать? Это еще не все?
– Матушка, прекрасная моя матушка, только не кричи! Ты же еще не знаешь своего счастья…
– Мне достаточно того, что я уже видела и слышала… Теперь соседи будут смотреть на меня как на безумицу… И это благодаря тебе.
– Но, прекрасная моя матушка, зачем же надо было кричать на всю улицу? Вот соседи и поторопились на твой зов. Так что ты сама виновата в своем позоре.
Заира опустила плечи, в единый миг постарев не на один десяток лет, и холодно проговорила:
– Ты один, ты сам, ничтожный, виноват в моем позоре! Если бы ты хоть раз послушался своей матери, то не поставил бы нас на грань нищеты, не сравнял бы высокое имя Хасанов с дорожной грязью… Если бы ты делал то, что я велю, твои лавки бы процветали, караваны по-прежнему пересекали бы Великую пустыню и мерили шагами Великий шелковый путь… Если бы ты внял советам своей матери, то давно был бы женат, в нашем дворе играли бы дети, и никто бы не посмел указать тебе на то, что ты потерял шаровары прямо перед собственным домом…