– Я повинуюсь тебе, о великий халиф.
Визирь, против обыкновения очень худой и высокий, почтительно поклонился. Визирь Аятолла был некогда странником, потом стал послушником и учеником в медресе. А когда он понял, что служение Аллаху всесильному и всемилостивейшему возможно везде, перешел на службу в диван. Мудрость и спокойное достоинство всегда отличали Аятоллу. Когда же Хазим Великий заметил, какое отвращение Аятолла питает к стяжательству, то решил, что лучшего визиря ему не найти. Аятолла стал визирем необыкновенным во всех смыслах слова. Не брал мзды, не был многословен, не произносил пустых славословий. Но его мнение всегда было плодом долгих размышлений, а потому спорить с визирем не имело смысла, ибо его правота очень быстро стала столь же привычной, как и его немногословные высказывания.
Халиф Хазим очень быстро понял, что визирь Аятолла – лучший выбор, какой только мог сделать мудрый халиф. И сейчас, услышав лишь лаконичное согласие, насторожился. Значит, и у визиря эта грядущая свадьба вызывала опасение.
– А что сдерживает тебя, мудрый визирь? Ведь не ты же отец этой девчонки и потому не можешь быть недовольным ее поведением. Значит, мы полагали, должен был настаивать на том, чтобы долго и пышно праздновать свадьбу единственной дочери великого халифа.
– О нет, великий царь, сейчас меня беспокоит не поведение твоей дочери. Пусть царевна Будур своенравна, пусть она много раз совершала поступки, не совместимые с именем дочери великого халифа… Пусть так. Однако заметь, она ни разу не назвалась своим именем. И хотя ты знаешь, сколь дурны некоторые ее поступки, но никто из твоих подданных не может сказать о дочери великого халифа ни одного худого слова.
– Да, это так. Тут наша дочь оказалась мудра. Но я то и дело слышу в речах твоих «но»…
– Ты прав, великий царь, – визирь поклонился.
– Присядь рядом, мудрый Аятолла. Расскажи мне, что тревожит тебя. Почему ты без возражений соглашаешься с тем, чтобы лишить нашу дочь праздника.
Визирь поклонился еще раз и опустился на подушки. Несколько минут длилось молчание. Визирь пытался как можно лучше сформулировать мысль, а царь его не торопил. Ибо не торопливость есть сестра мудрости, а уравновешенность и справедливость.
– Меня, о великий халиф, тревожит жених твоей дочери – ибо никогда раньше не слышал я о магрибских баннеретах. Не слышал об этом древнем роде, не слышал о том, что кто-то из этих людей ищет достойную пару своему наследнику… Да и появился этот странный мужчина… как-то слишком вовремя. Словно стоял прямо у ворот и ждал именно того мига, когда ты произнесешь свои гневные слова… Опасаюсь я и того, что этот странный человек может оказаться колдуном, способным причинить вред нашей стране и твоему царскому достоинству. Твой звездочет, о царь, как ты знаешь, очень умен. Но, увы, уже не один десяток лет дела мирские не тревожат его. Всему на свете он предпочитает великую гармонию сфер, пытаясь в движении светил найти закономерности, а в молчаливом сиянии далеких звезд прочитать волю небес.