Тропа Селим-хана (Дружинин) - страница 57

Игорь хотел объясниться с Лалико и в то же время робел. Он скрывал эту робость от Баева и даже от себя. И почувствовал облегчение оттого, что не Лалико открыла дверь сакли, а сам хозяин, Арсен.

За столом сидел гость — обросший, грязный. Расстегнутая куртка, мятая, с пятнами смолы, обнажала волосатую грудь и ладанку — кожаный мешочек на бечевке, засаленный дочерна.

— Пограничный наряд, — произнес Игорь, козырнув. — Прошу предъявить документы.

Листая паспорт Арсена, он искоса поглядывал на гостя. Отсветы очага скользили по его лицу. Он сидел в той же позе, катал по столу хлебные шарики и, казалось, не замечал пограничников.

У порога встал с карабином Баев. Окна сакли, прорубленные в толстой бревенчатой кладке, заделаны железными решетками. Не сбежит гость!

Однако он и не думал бежать. Голова его клонилась, он точно дремал. Шевелились только пальцы на столе, немытые, черные. Игорь шагнул к нему. Гость откинулся, схватившись за край стола, уставился на пограничника. Что было в глазах этого человека? Страх? Злоба?

Арсен проговорил что-то по-грузински. Гость ответил. Игорь не понял, но уловил дрожь в голосе, зябкую дрожь испуга. Стало спокойнее.

Паспорт у гостя был совсем как настоящий. Игорь как ни всматривался, не мог найти изъяна.

— Мурадов, — прочел он и протянул паспорт. — Все в порядке, гражданин Мурадов…

Арсен заговорил опять, должно быть, переводил, но гость понял. Он поднялся, жадно схватил паспорт и засунул куда-то очень глубоко в недра своей замызганной куртки. Чуть ли не за спину. Кланяясь, он прикладывал руки к сердцу, — очевидно, благодарил.

— Тьфу! — сплюнул Игорь, когда солдаты вышли. — Гражданином назвал его…

— Я бы и так догадался, что это он… — сказал Баев. — Висюлька-то! Вместо креста, что ли, у них? У того точь-в-точь такая же на шее.

Баев прав — ладанка была и у того, первого нарушителя.

— Слышь! — сказал Баев. — Почему он против нас, а? Из бедных, видать. Тощий, дикий какой-то. Рук не моет… А поклоны отбивал, — Баев засмеялся, — ровно старуха перед иконой.


А на кочевке жизнь шла своим чередом. Лалико нарвала телятам сладкой травы, попрощалась с ними, потрепав каждого по теплой, ласковой мордочке, и спустилась к жилью. Она разожгла заглохший в очаге огонь, вынесла собакам кости — остатки вчерашнего обеда, вымыла котел, принялась за стряпню. Гость, явившийся к отцу рано утром, спал на топчане, храпел.

К обеду сошлись все обитатели кочевки: тетя Этери, сестра отца, перебиравшая шерсть, тетя Мелания, сестра матери, принимавшая от доярок молоко, все пять доярок во главе с красавицей Кулико, заработавшей в прошлом месяце тысячу рублей, больше всех. Шумная компания стесняла гостя; он смотрел в миску, отвечал на расспросы односложно, иногда перебрасывался с отцом Лалико двумя-тремя словами на турецком языке.