После он берется за работу и отыскивает на земле дынную муху, готовую заминировать плод. В последних лучах света Белль изучает карту.
Когда он поднимает голову, девушки рядом уже нет и лишь на склоне мелькает ее фонарик. Джозеф провожает глазами хрупкий силуэт, торопливо пересекающий лужайку.
В лесу она больше не появляется. Избегает встреч, как считает Джозеф. Не иначе как из дому выходит через парадную дверь. Знать бы, размышляет он, долго ли она, глухонемая, вынашивала эту затею: проехать от Орегона до Огненной Земли, да еще и в одиночку?
Неделю спустя Джозеф ловит себя на том, что караулит у тропы, ведущей к пляжу, спит у подножья дюн, к вечеру не раз просыпается и начинает бродить по кругу, а сердце не находит покоя. На рассвете он берется за учебник языка жестов, до боли сплетает пальцы в узел и мысленно восхищается отточенной жестикуляцией Белль: ее руки то ныряют вниз, то сливаются двумя потоками, то замирают, то тревожно сцепляются, как зубцы шестеренок. Кто бы мог подумать, что язык тела столь красноречив.
Но Джозеф не оставляет стараний. Как будто сызнова учится выражать мир словами. Дерево: дважды тряхнуть раскрытой ладонью у правого уха; кит: нырнуть тремя пальцами в море, образованное сгибом локтя другой руки. Небо: сомкнуть ладони над головой и резко разомкнуть, будто для того, чтобы развести облака в стороны и уплыть сквозь этот зазор прямо в поднебесье.
Над океаном гремит гром, с макушек деревьев кричит воронье. Осталось ждать совсем немного, рассуждает Джозеф. Помидоры уже почти дозрели. Начинается дождь, сквозь древесные кроны пробиваются нешуточные ледяные капли. Со времени последней встречи с Белль минуло две недели – и вот он снова застает ее в огороде: одетая в синий плащ, она склоняется над грядкой, выдергивает сорняки и бросает их в заросли ежевики. Дождевые капли отскакивают от ее плеч. На миг он замирает. Небо вспарывает молния. С кончика девичьего носа сбегает струйка дождя.
Джозеф ступает среди посадок; томаты задумчиво повисли на стеблях, нежно-зеленые дыни прячут обмазанные серой грязью бока. Он вырывает тонкую сорную травинку и отряхивает с корней землю.
– В прошлом году, – начинает он, – здесь погибали киты. Прямо на пляже. Их было шесть. У китов свой язык: щелчки, скрипы и даже позвякиванья, ни дать ни взять – звон бутылок. Те киты, умирая на песке, переговаривались. Как старички.
Белль качает головой. У нее покраснели глаза. Жестами он просит у нее прощения. Ну пожалуйста. И признается:
– Я сглупил. Твоя идея не так уж и плоха в сравнении со всеми моими.