«Я не питаю особого уважения к закону». Так он говорил Питеру Риггсу два года назад. С чего ему было уважать некий свод правил, согласно которому они с Мириам продолжали считаться мужем и женой? «Я не питаю особого уважения к церкви», — с глупым бахвальством заявил он тому же Питеру в пятнадцать. Тогда он, конечно, имел в виду баптистов в Меткалфе. В семнадцать он пришел к Богу сам. Пришел к Нему через свой пробуждающийся талант, познав единство всех искусств, природы и науки — всех сил, которые созидают и упорядочивают мир. Он не смог бы построить ничего без веры в Бога. И где же была его вера, когда он совершал убийство? Это он оставил Бога, не Бог его. И теперь он думал, что ни одна живая душа не чувствовала и не должна почувствовать такого гнета вины и что он не выжил бы под этим гнетом, если бы душа его не была уже мертва, а от него самого не осталась лишь пустая оболочка.
Гай со свистом втянул воздух сквозь зубы и нервно, раздраженно утер рот. Его не покидало ощущение, что его ждет кара еще суровей, открытие еще горше. С губ вдруг сорвался шепот:
— Я страдаю недостаточно!
Только почему он шепчет? Он что, стыдится?
— Я страдаю недостаточно! — повторил Гай нормальным голосом и оглянулся, словно кто-то мог его услышать.
Надо скорее браться за дело. Ему поручили спроектировать здание больницы. Гай хмуро посмотрел на небольшую стопку своих набросков, лежащих в круге света от настольной лампы. Даже не верилось, что он действительно получил работу. Он почти ждал, что вот-вот проснется — и проект в его руках растает, как сладкий сон. Больница. Пожалуй, больница лучше, чем тюрьма. Странная мысль… Две недели назад, когда Гай начал разрабатывать интерьер больницы, он думал не о смерти, а о здоровье и исцелении. Кстати, он до сих пор не поделился новостью с Анной. Вот почему ему трудно поверить, что это происходит на самом деле. Его сосуд реальности — Анна, а вовсе не работа. Так почему же он с ней не поделился?
Следовало заняться делом, но в ногах уже появилась безумная энергия, возникавшая с приближением ночи. Каждый вечер она выгоняла его нарезать круги по улицам в тщетных попытках ее сжечь. Гай боялся этой энергии, потому что не мог найти задачу, которая поглотила бы ее, и начинал опасаться, что такой задачей может быть самоубийство. Но в глубине души против собственной воли он все еще цеплялся за жизнь, к тому же видел в самоубийстве удел трусов и жестокость по отношению к близким.
Он подумал о матери, о том, что больше никогда не позволит ей себя обнять. Вспомнил ее слова: все люди хорошие, ведь у каждого есть душа, а в душе не может быть ничего дурного. Она считала, что зло приходит в человека извне. И Гай разделял эту точку зрения, даже в месяцы после разрыва с Мириам, когда бредил убийством ее любовника. И даже читая Платона в поезде. В его собственной душе обе лошади, влекущие за собой колесницу, были одинаково послушны. Но теперь он предполагал, что любовь и ненависть, добро и зло живут в человеческом сердце бок о бок. И не просто в разных пропорциях в каждой душе — нет, каждый человек носит в себе все добро и все зло на свете. Надо лишь приглядеться, отыскать частицу добра или зла — и найдешь сразу все. Достаточно копнуть чуть глубже. Все существует в единстве с противоположностью: у каждого зверя есть свой враг, есть аргументы за и против, мужчины и женщины, минус и плюс. Расщепив атом, человек сделал первое истинное разрушение, поправ всеобщий закон единства. Ничто не может существовать вне связи со своей противоположностью. Есть ли пространство внутри здания без стен, которые его ограничивают? Может ли существовать энергия без материи или материя без энергии? Материя и энергия, покой и движение — когда-то их считали противоположностями, но теперь признали их единство.