А что, если их с Бруно тайну никогда не раскроют? Временами Гая охватывали ужас от содеянного и глубочайшее уныние от собственной безнаказанности, от того, что его тайна остается нерушимой, как заколдованная. Может, оттого он и не боится Джерарда, что в глубине души верит в ее нерушимость? Если до сих пор никто ее не разгадал, несмотря на их с Бруно вопиющую небрежность, возможно, тайну хранит некая сверхъестественная сила?
Анна уснула. Гай долго смотрел на гладкий изгиб ее лба, бледного, почти серебристого в свете тлеющих углей, потом склонился и поцеловал ее в лоб, нежно, чтобы не разбудить. Боль, раздиравшая его изнутри, превратилась в слова: «Я тебя прощаю». Он хотел слышать их от Анны, от нее и ни от кого больше.
В его сознании груз вины безнадежно перевешивал чашу весов. На другой чаше лежал аргумент самозащиты, и был он легче перышка. Гай убеждал себя, что совершил преступление ради самозащиты. Однако сам не знал, верит в это или нет. Если предполагать, что зло целиком захватило его душу, следует согласиться и с естественным желанием дать этому злу волю. А потому иногда он не мог не задаваться вопросом: а не получил ли он своего рода удовольствия от убийства, некого первобытного удовлетворения — которым только и мог объяснить тот факт, что человечество продолжает вести войны. Откуда берется этот неизбывный энтузиазм перед войной, если люди не испытывают удовольствия от убийства?
Этот вопрос возникал в голове так часто, что Гай уже не сомневался в верности своей догадки.
Окружной прокурор Фил Хауленд, сухопарый и безукоризненный в каждой мелочи, снисходительно улыбался рыхлому и неряшливому Джерарду, сидящему напротив него в облаке сигаретного дыма.
— Может, оставите уже парня в покое? Да, поначалу я видел в вашей идее резон. Но мы проверили и его, и его друзей и ничего не нашли. Мы не можем арестовать человека лишь потому, что он вам не нравится.
Джерард переложил ногу на ногу и позволил себе вежливо улыбнуться. Настал его звездный час. Еще приятней было от того, что ему не раз приходилось сидеть в том кабинете и вежливо улыбаться по гораздо менее знаменательным поводам.
Хауленд кончиками пальцев подвинул к нему отпечатанный на машинке лист.
— Вот еще двенадцать имен. Друзья покойного мистера Сэмюэля Бруно, сведения получены от страховых компаний.
Хауленд говорил намеренно вальяжным, скучающим тоном. Теперь, в должности окружного прокурора, он располагал сотнями людей, раскидывал свои сети очень далеко и определенно знал себе цену.
— Можете это порвать, — сказал Джерард.