— Анна… — начал Гай.
Он подумал, что ее надо подготовить. И ему нужно было знать ее ответ.
— Анна, если бы меня обвинили в причастности к смерти Мириам, что бы ты… Ты бы…
Она замерла и посмотрела на Гая. Он почувствовал, что мир вокруг них прекратил движение.
— В причастности? В каком смысле?
Гая толкнули — они с Анной остановились посреди прохода.
— Ну, просто если бы обвинили.
Она явно не знала, как реагировать.
— Если бы меня обвинили. Я просто хочу знать. Ну вот обвинили безо всяких причин. Это ведь ничего не изменило бы?
Он хотел спросить: «Ты бы все равно вышла за меня?» Но вопрос был таким жалким, таким униженным, что Гай не мог его произнести.
— Зачем ты говоришь такие вещи?
— Я хочу знать.
Она увела его в сторону, чтобы не мешаться на дороге.
— Гай, тебя что, кто-то обвиняет?
— Нет! — воскликнул Гай в досаде и смущении. — Это предположение! Если бы кто-то меня обвинил и…
В ее взгляде промелькнуло разочарование, удивление, недоверие — она смотрела на него так всякий раз, когда Гаем двигал гнев или неприязнь.
— Ты считаешь, кто-то может тебя обвинить?
— Я просто спрашиваю!
— В такие минуты, — тихо проговорила Анна, — мне кажется, что я совсем тебя не знаю.
— Я не хотел тебя расстраивать, — буркнул Гай, чувствуя, что она разорвала между ними невидимую связь.
— Если бы не хотел, так бы себя не вел! — Анна не повышала голос и смотрела на него прямо. — Тогда в Мехико ты тоже позволил себе отвратительную тираду в адрес Мириам. — Ее глаза наполнились слезами. — Мне это не нравится! Я не такой человек! И порой у меня создается впечатление, что я вообще тебя не знаю!
Я тебя не люблю — вот что услышал Гай. Она отказалась от него, отказалась от попыток узнать и полюбить его. В отчаянии он застыл, не в силах пошевелиться или вымолвить хоть слово.
— И раз уж ты спрашиваешь, — продолжала Анна, — если бы тебя обвинили, для меня это имело бы значение. Мне было бы интересно, почему это не стало для тебя сюрпризом. Почему ты ожидаешь обвинения?
— Я не ожидаю!
Она отвернулась, отошла в конец дорожки и встала там в тупике, опустив голову. Гай догнал ее.
— Ты меня знаешь. Ты знаешь меня лучше всех на свете. Я не хочу, чтобы между нами были секреты. Я задал вопрос, который случайно пришел в голову!
Для Гая все это было признанием, и, как водится, признавшись, он испытал облегчение. Теперь он вдруг уверился, что Бруно не станет ей писать.
Анна быстрым движением смахнула слезу.
— Скажи мне одно. Ты когда-нибудь перестанешь ожидать худшего — от всего и от всех?
— Да. Господи, ну конечно!
— Пойдем в машину.