Неужели она сейчас опять заговорит?
И она действительно слегка приоткрыла рот, но для того чтобы тихо, почти шепотом начать петь ту самую песню, которая совсем недавно стала их песней.
И этот простой популярный мотив вдруг преобразился в музыкальное произведение такой силы, что у мужчины выступили на глазах слезы и он почувствовал жар в груди.
Она это знала. Она знала все. Она завораживала его своим пением, своим чуть надтреснутым голосом с серьезными интонациями и намеренно стремилась продлить удовольствие, которое они ощущали оттого, что они вдвоем и отрешены от всего остального мира.
Когда она вдруг замолчала, то в наступившей тишине стали слышны уличные шумы.
Они слушали их с явным изумлением. Потом она повторила значительно тише, чем в первый раз, как если бы она боялась вспугнуть судьбу:
— Тебе хорошо?
Услышал ли он слова, которые она затем произнесла, или же они прозвучали в нем самом?
— Мне никогда в жизни не было так хорошо.
Странным было это ощущение. Она говорила. Он был взволнован. Он говорил себе: «Она лжет».
Он был уверен, что она лгала. Возможно, она не придумывала все подряд, хотя он считал ее способной и на это. Ложь получалась из-за некоторых искажений, преувеличений или пропусков.
Два-три раза она наливала себе виски. Он больше не одергивал ее, ибо теперь уже знал, что в это время виски ей необходимо. Оно поддерживало ее. И он ясно представил, как она в другие ночи, с другими мужчинами вот так же пьет, чтобы поддержать свое возбуждение, и говорит, говорит без конца своим волнующим, хрипловатым голосом.
Кто знает, не рассказывала ли она им всем абсолютно одно и то же с такой же искренностью?
Самым поразительным было то, что ему было все равно, во всяком случае, он на нее за это не сердился.
Она рассказывала ему о муже. Он был венгр, граф Ларски. Она вышла за него замуж, по ее словам, в девятнадцатилетнем возрасте. И в этом рассказе была ложь или, скорее, полуложь, поскольку она утверждала, что досталась мужу девственницей, и поведала о грубости мужчины в первую брачную ночь, забыв, что сама же совсем недавно говорила о приключении, которое пережила в семнадцать лет.
Он страдал. Но не столько из-за лжи, сколько из-за самих этих историй, из-за образов, которые они вызывали в его сознании. Если он и сердился, то лишь из-за того, что она с бесстыдством, граничащим с вызовом, очерняла себя в его глазах.
Может быть, она так говорила под влиянием алкоголя? Время от времени он мог хладнокровно оценивать ее: «Эта женщина имеет привычку не спать до трех часов ночи, не в состоянии заставить себя лечь. Она испытывает потребность поддерживать во что бы то ни стало свое возбуждение, поэтому пьет, курит, говорит до нервного изнеможения и в конце концов падает в мужские объятия».