Особенно, когда она глотнет спиртного. Организм ее протестует против навязанной абстиненции.
— Ты не знаешь, куда девался сундук, который стоял на чердаке?
— Какой еще сундук?
— Ну тот, что стоял у торцовой стены. Зеленый с желтой полосой.
Мама тяжело вздыхает, словно ей стало хуже, но я чувствую, что она просто хочет выиграть время. Да уж, хорошо я выгляжу: лезу с дурацкими вопросами, когда ей так плохо.
— Не помню. Да, когда-то он там стоял… Постой, постой… Как-то тут проезжал на грузовичке старьевщик, который ездит по деревням и фермам и скупает всякий хлам, завалявшийся на чердаках. Он поднялся со мной наверх. Я продала ему стол, у которого была сломана ножка, и два стула с соломенными сиденьями. Видимо, старьевщик взял и сундук. Он давно уже никому не нужен. Это было года два назад.
— Нет, в прошлом году я зачем-то была на чердаке и видела этот сундук.
Непонятно только, зачем маме понадобилось лгать. Я принимаю ванну и отправляюсь в Бруссе, где все ясно и определенно и где, в отличие от нашего дома, никто не пытается ничего скрывать.
То ли из-за этого сундука, то ли из-за вчерашней уборки я опять вспоминаю про Мануэлу и представляю, как она тащила свой чемодан из искусственной кожи до станции, а может, до автобусной остановки. Нет, что-то в этой картинке не клеится.
В обеденный перерыв я отпрашиваюсь у м-ль Нееф на час и еду на авеню Поль-Думер. Богатый дом из рустованного камня, высокие окна, лепные потолки. Не привратница, а швейцар в ливрее. Впрочем, слово привратница как-то не звучит в комнате вроде небольшой гостиной, которую я вижу через стеклянную дверь.
— Мне нужны господин и госпожа Лербье.
Их фамилию мне сказал Оливье. Лифт, стены которого обиты плюшем, плавно привозит меня на третий этаж. Я звоню и довольно долго жду; наконец открывается дверь и появляется девушка, по описанию похожая на Пилар, — маленькая, худенькая, черненькая, с большими карими глазами и приятной улыбкой.
— Вам кого? — спрашивает она. На ней передник и наколка из вышитого органди.
— Я хотела бы поговорить с вами.
— Нам не велено никого принимать дома.
— А можно, я спрошу позволения у вашей хозяйки?
— Даже не знаю…
У нее акцент, как у Мануэлы, но по-французски она говорит лучше. Видимо, давно во Франции.
Открывается дверь, и появляется дама в норковом манто.
— Пилар…
Испанка подходит к ней, и они тихо беседуют, поглядывая на меня. Наконец г-жа Лербье направляется ко мне.
— Что вам угодно?
— Извините, что я вторгаюсь к вам, но Пилар — землячка и подруга нашей служанки. А та несколько дней назад исчезла. Мне хотелось бы убедиться, что с ней ничего не случилось.