Три комнаты на Манхэттене. Стриптиз. Тюрьма. Ноябрь (Сименон) - страница 352

— Никогда я тебя такой не видел.

— Побывал бы ты в моем сне…

— Во сне не бывают.

— Но пока сон продолжается, он реален, как сама действительность.

— Где это ты вычитала такое?

Появляется отец, и мы умолкаем. Я чувствую, как течет минута, чувствую жизнь нашей семьи, жизнь четырех человек, замкнутых в доме посреди огромного пригорода.

В кухне голубое пятно — это мама, она пьет кофе из большой кружки, в которой обычно сбивают яйца. Брат уже кончает завтракать, но пока еще сидит без пиджака. Отец в костюме, ест тосты, неподвижно глядя в пространство.

А я смотрю на всех троих. У меня ощущение, будто среди них я вижу себя с опухшим лицом.

Минута протекла, пошла другая, и этих других будет еще много-много.

— Ну, пошли! — бросает Оливье, встает и надевает пиджак.

В коридоре он снимает с вешалки куртку и ждет, пока я тоже оденусь и обую резиновые сапоги: на улице дождь.

По гравийной дорожке мы проходим через двор и выводим мопеды.

— Ты, правда, ничего не хочешь мне сказать?

— Да нечего мне говорить, Оливье. Уверяю тебя, во всем виноват сон.

— У меня такое впечатление, будто ты что-то скрываешь.

— Просто мне сегодня грустно.

— А мама-то ничего! Я думал, она еще дня два пролежит. Никогда она так быстро не вставала после «девятин».

— Да, ты прав.

Но почему она предприняла такое усилие? Уж не оттого ли, что ей по-настоящему страшно?

Мы рядышком катим через Живри, проезжаем мимо магазина Жослена, мимо кондитерской. Сегодня мне не нужно будет заезжать сюда за продуктами. Убеждена, что мама закажет по телефону, как это она обычно делает, когда не в запое.

Выехав из дому, я немножко успокоилась. Дождь прямо в лицо, порой даже трудно дышать. Брат едет с такой же скоростью, что и я, и вот мы уже на шоссе Версаль — Сен-Клу. Сумрачно, словно день еще не начался, и нам приходится включить фары. И все, кто направляется в Париж — на мопедах, на велосипедах, а кое-кто и укрытые от дождя в машинах, — тоже едут со светом.

Время от времени Оливье оборачивается ко мне. Он, похоже, обеспокоен. На углу бульвара Брюн, где из зева метро вываливается хмурая толпа, брат машет мне рукой и катит дальше.

А я уже приехала. Снова белые, ярко освещенные комнаты, длинные столы, заставленные пробирками, спиртовками, сверкающими инструментами.

Я надеваю белый халат, и почти автоматически на моем лице появляется профессиональное выражение.

VII

В начале дня мы с профессором несколько раз сталкивались, но вместе не работали. Я старалась не терять спокойствия, хотя понимала, что вид у меня — страшней не придумаешь. Я чувствовала: он поражен, пытается понять, что со мной, и злилась на себя, что создаю ему дополнительное беспокойство.