Но все уговоры были тщетны.
Здесь наша земля, отвечал ему старейшина. Здесь лежат наши предки. Здесь мы и останемся, однако — зачем уходить? Белый человек пришел и ушел, а мы останемся. Нерпа есть, кит есть, крутобок есть — что еще надо для жизни?
Так продолжалось снова и снова. Гордин каждый раз, чертыхаясь, восвояси отправлялся в свой снежный домик на окраине поселка, зарекаясь вновь заводить бессмысленный разговор — и на следующий день начинал его опять.
Ему просто очень, донельзя, невыносимо хотелось спасти если не все человечество, то хоть малую его часть — а потому он не оставлял попыток изменить мир. Ведь для того и создан человек, говорил себе Гордин — и соглашался со своими словами.
Все изменилось в одночасье.
* * *
Рано утром в поселок влетели с надсадным воем аэронарты с красной звездой на гофре фюзеляжа. Выметнувшийся из кокпита пилот, бешено вращая голубыми глазами, проорал набежавшей толпе поселян:
— Снимайтесь и дуйте к морю с бабами, детишками и скотом! Шерстянник пошел! Будет здесь назавтра до полудня! Не сдержать его! У берега ледоколы ждут и дирижабли, будут вас на борт брать да перевозить от греха! Снимайтесь не медля!
И, прежде чем Гордин успел его как следует расспросить, вскочил в кокпит, дал газ и был таков. Полетел поднимать следующий поселок.
— Однако, не успеть, — задумчиво сказал старый Харьюгын, меланхолично жуя чубук трубки. — Берег далеко. Нет, не успеть, даже если прямо сейчас выйдем.
— В чем беда-то, старый? — спросил Гордин, кутаясь в незастегнутую доху.
— Шерстянник пошел в море топиться, однако, — сказал старик. — Рано пошел. Прошлый раз ходил, когда я молод был. Не должон был на моем веку больше проходить. Но раз пошел, значит, потревожил его белый человек. Некому больше-то, да.
— Миграция, выходит? — сам себе сказал Гордин. — Ну-ну. Внезапная… Говорил же я тебе, старый — сгонят вас с родной земли! А ты не верил!
— Не пойдем. До моря не успеть, далеко. А во льдах стопчет нас зверь. Уйдем в норы под домами. Норы глубокие, может, не рухнут, когда зверь по нам пойдет.
— Да о чем ты говоришь, дед? — не выдержал Гордин. — Ты себе представляешь, что это такое — миграция?! Там этих тварей — миллион! И каждая весом в тонну! Хотя что тебе эти тонны да миллионы…
— Я шерстянника видел, — невозмутимо ответил Харьюгын. — Страшный зверь, да. И много, да. Когда вовремя идет, все уйти с побережья успевают заранее. Теперь — не успею. Значит, предкам так надобно. Ждут нас, скучают. К ним и пойдем. К морю — не пойдем.
Толпа поселян разошлась. Гордин не увидел ни одного испуганного или просто встревоженного лица.