Нда?
Атенаис, между прочим, никогда не ткнула бы кинжалом человека только за то, что он ей неприятен…
Лайне на миг даже дышать перестала. Зажмурилась, стиснув чужой кинжал так, что стало больно пальцам. Но ведь если она никому ничего не расскажет — то никто ничего и не узнает, верно? Вряд ли этот шушанский царёк начнёт налево и направо трезвонить о том, что его провела и даже ранила какая-то девчонка. Правда ведь? Да и не станет отец слушать того шемита, будь он хоть трижды король, который попытался украсть его дочку! Мало ли что он как бы вроде спасал, а вот скажу — что украл, да ещё и угрожал при этом… И кто докажет, что это не так? Никто ничего не видел, и, значит, никто ничего никогда…
«Значит, честь и слово моей дочери зависят лишь от того, видит ли её кто-нибудь из посторонних? Значит, если её никто не видит, моя дочь может совершить любую подлость и нарушить любое обязательство? Так, значит?..»
Убирая кинжал обратно в ножны на голенище шемитского сапога, Лайне очень хотела бы горестно вздохнуть от несправедливости этого мира. Но когда тебе в живот упирается лука седла — не очень-то повздыхаешь.
* * *
Конан схватил окровавленного человека за руку, не раздумывая. И как раз вовремя — попытка зацепиться за подоконник была, похоже, последним сознательным усилием несчастного. Он застонал, закатывая глаза и обвисая, и сразу стал как будто тяжелее, а скользкая от крови рука так и норовила вывернуться из конановских пальцев. Схватив его второй рукой за шиворот, словно щенка, Конан как-то умудрился извернуться в узкой оконной нише и втащить в комнату потерявшего сознание человека. И лишь тогда его узнал. Да и то не сразу — лицо ночного визитёра, предпочитающего входить в окна, было измазано сажей и сильно разбито. Но Конан слишком хорошо его знал, чтобы его смутили такие мелочи.
Это был Стекс.
Сердце пропустило удар, а потом заколотилось как сумасшедшее. Если жив один из Чёрных драконов, то почему бы тогда… Он сильно порезан, но серьёзных ран, похоже, нет, да и вряд ли есть какие внутренние повреждения, иначе не сумел бы он забраться по стене так высоко. Скорее всего — просто усталость, перенапряжение и потеря крови. Ну, это поправимо.
Конан схватил со стола кувшин со сладким офирским — красное вино первое дело при кровопотере. Хорошо бы, конечно, ещё и подогреть, но времени нет. Ничего, и так пойдёт. О, как хорошо пошло, глотать мальчик не разучился, чувствуется драконья закалка!
Конан влил в Стекса почти полкувшина, прежде чем тот закашлялся и открыл мутные глаза. Когда он увидел Конана, взгляд его приобрёл осмысленность, а лицо перекосило яростью: