Но мысль стать лекарем въелась в его голову намертво. Вскоре об этом узнала вся семья. Широкий кожаный ремень неоднократно гулял по его тощей заднице, но то ли отцу было жалко в полную силу лупить своего единственного болезного сына, то ли пересилило упрямство Никиты, но выбить такие мысли из него не удалось. Поэтому когда Акинф узнал о том, что в Москве появится лекарская школа, он пал в ноги боярину Щепотневу и слезно просил взять его увечного сына, бить нещадно, но выучить на лекаря. Боярин уважил просьбу дьяка, и тот, однажды придя домой, сказал:
– Ну, мать, собирай нашего отрока, будет он отныне учиться в школе лекарской у самого царского лекаря боярина Щепотнева.
Растерянная жена зарыдала в голос.
– Дура, чего кричишь! – рявкнул на нее муж. – Замолкни, старая, твоему сыну честь великую оказали, а ты воешь тут! Сейчас тумаков получишь у меня! Давай лучше подумай, что собрать на учебу надо. Будет он учиться на государевом коште, так что хоть приданое нашим двум девкам толстозадым сможем дособирать.
На следующий день под плач матери и сестер Никита вышел со двора в сопровождении отца. Соседи, такие же дьяки, селившиеся издавна в этом посаде, с шуточками-прибауточками провожали их до конца улицы. Идти долго не пришлось: вскоре перед ними за невысокими заборами и рублеными домами открылось здание Сретенского монастыря.
Никита ожидал, что они зайдут через широкие главные ворота, открытые настежь. Но отец повел его дальше, вдоль высокой кирпичной стены, до гораздо меньших по размеру ворот. Там он постучал тяжелым металлическим кольцом по дубовым доскам, из открывшегося небольшого окошка немедленно высунулась широкая монашеская ряха.
Увидев перед собой царского дьяка, физиономия монаха приняла приветливое выражение.
– Что, сына привел в ученичество? – спросил он.
– Да вот, – поддержал диалог дьяк, – вишь, попросил я боярина Щепотнева взять сынка моего Никитку в учебу, так он по-свойски вошел в мое положение и взялся учить недотепу моего.
– Так ты чего, знакомство водишь со Щепотневым?
– Ну не так чтобы знакомство, но он меня примечает, – с гордым видом ответил Акинф.
Раздался звук отпираемого засова, узкая, окованная железом дверь в воротах открылась, и отец с сыном прошли во двор.
Сам двор был отделен от территории остального монастыря невысоким забором, за которым, впрочем, ничего не было видно. Двухэтажное здание школы было пристроено вплотную к основному зданию монастыря со стороны монашеских келий. Акинф, открыв рот, смотрел на огромные стекла, вставленные в оконные переплеты.