Его мысли достигли фасада невысокого дома, построенного на склоне холма, и в мыслях он уже горячо обнимал Этель. Эта ласка означала больше, чем поцелуй. А пока ему предстояло томительное ожидание, прежде чем он откроет дверь, и они смогут дотронуться друг до друга. «Вот ради чего я и родился Лысоголовым, — думал Бюркхалтер, — и это компенсирует все остальное».
За ужином он постоянно обращался мыслями к Элу, и это общение придавало особый вкус тому, что он ел, и, казалось, превращало воду в вино. Слово «очаг» для телепата имеет другой смысл, который обычные люди могут не понять. Это слово включает в себя возможность выразить постоянную неосязаемую нежность к другому существу.
Зеленый Человек спускается, по Алой Ледяной Стене. Лохматые карлики пытаются его захватить.
— Эл, — сказала мать, — ты все думаешь об этом Зеленом Человеке?
А затем появилось нечто ледяное, дышащее ненавистью и смертью. Оно напоминало острую льдину, разбивающую хрупкое разноцветное стекло. Бюркхалтер в недоумении выпустил из рук салфетку и посмотрел на сына. Он почувствовал, как прячутся мысли Этель, и попытался утешить ее без слов. Эл сидел по другую сторону стола. Казалось, он понял, что сделал глупость, и теперь сидел неподвижно, пытаясь уйти от мысленного контакта. Он знал, что детский мозг еще слишком слаб, чтобы сопротивляться вторжению; в это время медленно угасало эхо его отравленной мысли.
— Пойдем со мной, Эл, — сказал отец.
Этель хотела заступиться за сына.
— Спокойно, дорогая. Поставь защитный барьер и не слушай нас.
Он взял Эла за руку и повел его в сад. Широко раскрыв глаза, ребенок настороженно смотрел на отца.
Бюркхалтер сел на скамейку и велел встать Элу рядом. Он заговорил громко не только для того, чтобы сын лучше его понял, но и для того, чтобы снизить его защитный порог, хотя ему самому это было неприятно.
— Хорошо же ты думаешь о своей матери, — начал он, — да и обо мне не лучше.
Для телепата любое человеческое качество, положительное или отрицательное, как бы удваивается в объеме, то есть непристойность еще более непристойна, а вульгарность еще более вульгарна, но здесь речь шла о ледяной ненависти. «И ведь это плоть от плоти моей, — думал отец, глядя на него и вспоминая первые восемь лет жизни Эла. — Неужели мутация приобретает такие дьявольские формы?»
Эл молчал. Бюркхалтер стал методично исследовать мозг сына. Тот сделал невольное движение, пытаясь убежать, но попытка была явно напрасной, ведь мысленный контакт возможен и на довольно большом расстоянии.
Отец удержал его за плечи и продолжал погружаться в тайны детского разума. Он не любил и не допускал подобного грубого вмешательства в самые сокровенные мысли другого существа, но сейчас это было необходимо. Иногда он неожиданно резко вводил ключевые слова, и тогда новые области памяти мальчика раскрывались перед ним.