За деревьями, чертыхаясь и размешивая грязь и снеговой кисель, ставили аппаратуру. На этот раз переход Виктора был легендирован под киносъемки, и со стороны Самолета по рельсам ездила камера. Все то же табло висело на стеле.
Гаспарян, в кепке и кожаном плаще, с матюгальником в руке, давал последние наставления:
– Не волнуйтесь. В прошлый раз вы нормально, четко шли. Так же и держитесь. Тропинцев! Тропинцева сюда!
– Все нормально будет, – шепнула ему Светлана.
– Светлана Викторовна, – шепнул ей в ответ Виктор, – а с Вероникой это задание было или как?
– Нет. Просто незамужняя подруга – это некоторый риск для семьи… В общем, вы понимаете.
– Время! – воскликнул Гаспарян. – Реквизит сюда!
С Виктора сняли куртку, накинули плащ и дали в руки пакеты.
– Свет!
– Хлопушка!
– «Человек из Гондураса», кадр девятнадцать, дубль один!
Виктор внезапно почувствовал, что мир, который он покидает, этот сильный, и вместе с тем такой беззащитный перед глобальными катаклизмами мир, уже успел стать для него почти родным, и словно какой-то нерастаявший комок помимо воли подкатил к его горлу.
А из динамиков над тающим снегом летел звонкий, чудесный голос певицы:
Я не спрошу, что же будет со мною:
Что б ни случилось – прочтем в новостях.
Мне б только знать, что грядущей весною
Снова проснется трава на полях.
Знать бы, что птиц возле старенькой церкви
Звон колокольный разбудит с утра,
Что прошумит утомленный троллейбус
Мимо знакомого с детства двора.
Это была та самая песенка, которую он случайно услышал на аллее у «Паруса». Виктор вдруг обрадовался, что здесь, в этой реальности, ее не заглушили военные марши и песни гнева, что она существует, она пробилась, как солнце сквозь вчерашние снеговые облака. «А может… может, они просто дарят ее мне на память?»
Осень, храни этот мир непослушный,
Город родной с разноцветьем домов,
Где в старом парке задумчивый Пушкин
Слушает молча гудки поездов.
Стынет раздолье за дымкою бледной,
Ветер, тревоги пустые развей,
Мне б только знать, что пройду не бесследно
В шорохе листьев заснувших аллей.
«Мне б только знать, что пройду не бесследно…»
Виктор шагал в неизвестность. Он не знал, очутится ли через несколько секунд на стоянке перед гипермаркетом – или провалится куда-то еще, будет жив или нет, но он чувствовал, что его путь – единственная дорога к дому. И еще он внезапно почувствовал, что здесь, в этой реальности, был по-настоящему счастлив; повинуясь внезапно нахлынувшему порыву, он переложил пакеты в левую руку и, не сбавляя шага, обернулся и помахал остающимся.
А над сквером все звенел и звенел озорной серебряный голос: