Люся, к которой было обращено это исступлённое воззвание, поднялась со своего кресла и, сомнамбулически пошатываясь, подошла к шефу. Все фонарные столбы, находившиеся в поле видимости, были заклеены самодельными постерами, с которых лыбился Санчес-Афанасий. Над его портретами зигзагообразной вязью кривились надписи, видимые даже на относительно большом расстоянии: «Я хочу рассказать вам о флэшмобе!», «Вся правда о мобберах! Взгляд изнутри!» Такие же листовки висели на стенах домов, были налеплены на ветровые стёкла стоявших у редакции автомобилей.
– Звоните в полицию, Анатолий Георгиевич! – заблажила Люся, и по щекам её поползли серо-буро-малиновые от туши ручейки. – Это надо прекратить! Сил нет больше…
Легко сказать – звоните! Телефон надрывался. Главный сорвал трубку, опрокинув при этом склянку с лаком, которую Люся забыла закрыть. Склянка упала на промокашку, и тотчас, как изображение на фотобумаге, проявилась тёмная клякса.
– Ты! – проорал главный, брызгая пеной, срывавшейся с толстых губ. – Пошёл в задницу со своим мобом! Я тебя, паскуду…
Он осёкся и, выпучив глаза, стал вытягиваться по стойке «смирно». Вытянувшись, щёлкнул каблуками. Даже галстук свободной рукой поправил.
– Виктор Васильевич? Не узнал… Нет, я не вам. У нас тут чёрт-те что творится… У вас тоже? Я… Виктор Васильевич, я ничего не понимаю, клянусь! Честное слово! Провокация? Всё возможно. Не реагировать нельзя, мы же завязаны и на телефонах, и на факсах, и на электронке… Да, с разных адресов и номеров! Отфильтровать невозможно… Хорошо, постараемся, Виктор Васильевич. Да…
Главный заторможенно положил трубку на податливую клавишу аппарата. Люся суетилась, вытирая растёкшийся лак ватными тампонами, слёзы продолжали капать из её глаз.
– Кадашников звонил, – возвестил главный, как шаман, вышедший из астрала. – У него такая же хрень.
Кадашников был гендиректором ЗАО «Питерская тусовка», проще говоря – хозяином.
– Звонят? – Люся отзывчиво шмыгнула носом.
– И звонят, и пишут. – Главный задрал голову, изучил причудливый орнамент потолочных плиток, затем снова взял телефонную трубку, набрал цифру «0» и уже коснулся цифры «2», но передумал и сказал, не глядя на Люсю: – Найди-ка мне этого… Недотрогу. Живо!
– Его сегодня все ищут, Анатолий Георгиевич.
– Где же он?
– Не знаю. Как корова слизала…
Афанасий Недотрога, он же моббер Санчес, коровой не слизывался. В то время, как редакция «Питерской тусовки» билась в истерике, он мирно спал дома, и его не разбудил бы даже выстрел из гаубицы. Накануне вечером двое доброхотов, представившихся поклонниками его газетного творчества (как узнали?), предложили вместе посидеть в кабаке на Невском. Обещали слить информацию для беспроигрышного материала. До информации дело так и не дошло, потому что к полуночи Санчес незаметно для себя накачался до невменяемого состояния. Доброхоты с почётом оттранспортировали своего кумира домой, благо улица, дом и квартира значились в его записной книжке, уложили на кровать и потихоньку удалились. Так он и храпел, разметавшись на одеяле, а на животе его мерно, в такт дыханию, вздымалась и ниспадала приколотая булавкой к майке бумажка с безапелляционным утверждением: «Я расскажу вам всю правду о флэшмобе!»