«Чви-чирли-чуи-чирли-чирлирлю, — заливались славки в осокорях. — Чуи-чирлирлю…»
За грабом, в ольшанике, били зяблики: «прррр-чи-чи-чи-чиу. Тррр-чиу». И синицы гвоздиком по стеклу: «ци-ци-ци». И все назойливей выхвалялись чечевички: «чечевичку видел, чечевичку видел?»
Тихо и радостно цвела сирень, и флюгер еще не знал, куда ему повернуться хвостом, куда головой. И море нежилось и дремало, еще не понимая, на что оно способно. Но я уже знал по его ленивой дремоте, по маслянистому блеску его, по чуть приметным белым перышкам в далеком небе да еще по тому, как низко, по-над самой землей, гонялись за добычей береговые короткохвостые ласточки, знал, что к вечеру будет дождь, и море будет шуметь, и молния бить по нему отвесно и ослепительно.
Янис Секлис расписывал потолочные балки в каминной комнате. Серега неслышно смеялся и плакал за письменным столом над своим Булкиным.
И что ему в этом бумажном, в этом выдуманном человеке? Думает о нем постоянно, всю жизнь его переживает заново, по дням, а то и по часам. Отворишь тихонько дверь, посмотришь, а он сидит над страничкой, тихо улыбается или, наоборот, морда кислая и глаза мокрые. Спросишь:
— Ты чего, Серега?
— Да чего, чего! Ничего.
«Чви, чирли-чуи-чирли-чирлирлю…»
— Чертова мать, — услыхал я уже знакомый, с трещинкой, голос Секлиса. Что-то взбудоражило их там, что-то обсуждали они с Серегой на веранде.
— Ха-ха, — сказал Секлис, когда я подошел к ним. — Дело есть такое, Янка убивал Узулиня.
— Убивал или убил?
— Уже нет. Тогда, когда смотрел в окно, Янка опустил на голову Узулиня кирпич, большой кирпич. Когда поднял на шестьдесят сантиметров, тогда опустил на голову. Узулинь упал и стал дергать ногами.
Мы прошли в каминную, к окну. Перед домом Узулиня было уже пусто. Прошло немного времени, и мы увидели выбиравшегося из кустов Валэнтина. Он был по пояс голый, босой и воинственный, с острым металлическим копьем в правой руке. За ним едва поспевал тоже разгоряченный, корявый и коричневый Узулинь. Они прошествовали мимо амбара и скрылись в своем домике.
Когда Серега увидел голого, с копьем, Валэнтина, он подтолкнул меня в бок и сказал:
— Вот он, твой Экзюпери.
Я пожал плечами.
Узулинь напился, а в такие минуты на него нападала тоска и обида. Он бросился со своими корявенькими кулаками на Янку и получил камнем по голове. На помощь отцу пришел Валэнтин. Он поставил на ноги пострадавшего, схватил свое копье и вместе с отцом стал преследовать Янку, загнал его по морскому берегу в соседний хутор. Нора спокойно смотрела на эту, видимо, уже привычную баталию и только временами уговаривала: «Оставьте Янку, оставьте Янку». Янка сбежал, победители укрылись в своем доме.