— Да, — ответила я кратко и пошла к лифту.
Нажала кнопку. Петер уже не показывал зеркалу язык, а вертел в руках золотой с большим розовым камнем зажим для галстука.
— Петер! — сказала я. Ну как бы объяснить этому несмышленышу, что все вещи кому‑то принадлежат и нельзя забирать себе все, что ни попадется на глаза! К сожалению, нельзя.
Мы вышли из лифта и оказались прямо в ресторане. Пролагая самую краткую траекторию среди стаи столиков, я направилась к распахнутым дверям, ведущим на балкон.
Едва ступив на него, я увидела мистера Олимпуса. Он сидел чуть в отдалении за столиком у самых перил и что‑то читал в ноутбуке. Одновременно он бормотал себе под нос, отчего гладкие каштановые усы его двигались вверх — вниз.
Петер тоже его увидел. Зажим исчез из его рук и вдруг из ниоткуда упал на клавиатуру компьютера мистера Олимпуса. Тот вздрогнул, поднял на нас глаза, нахмурился. Сделал какое‑то неуловимое движение над салфеткой, как будто крошки смахнул. И пока я сделала два шага в его сторону, он наклонился, достал из стоящего рядом портфеля какие‑то сандалии и переобулся в них — и все это в мгновенье.
Я, предчувствуя подвох, бросилась к пройдохе Гермесу со всех ног, но он уже встал прямо на стол, ноутбук зажал подмышкой, в другой руке болтались ботинки, схваченные за шнурки, и в следующее мгновенье легко оттолкнулся от тарелок и взлетел в воздух. На сандалиях его трепыхались белые крылышки.
Дама за ближайшим столиком пронесла на вилке кусок мимо рта, и размазала им соус по щеке. Мужчина, сидевший напротив нее, а потому спиной к воспарившему Гермесу, округлил глаза только на ее неуклюжесть и бросился вытирать ей лицо салфеткой.
Когда я, наконец, оказалась у столика, Олимпус уже летел вдаль, красиво, застыв в позе «ласточка», как какая‑нибудь гимнастка. Он удалялся и мельчал, вот уже его светлый силуэт стало едва видно в темноте. Я бросилась к ближайшему телескопу, прикрепленному к перилам (благо никто не среагировал быстрее и не занял его). Силуэт облетел Статую Свободы по кругу и, наконец, исчез в вечернем тумане, сгустившемся над гаванью.
Я обернулась: половина посетителей стояли и с открытыми ртами смотрели в этот туман. А подошедший ко мне официант сказал как ни в чем не бывало:
— Он заплатил по счету?
Я посмотрела на стол: там лежало несколько сотенных купюр. А рядом — салфетка, на которой было что‑то написано. Невозмутимый официант взял деньги, а я схватила салфетку. Ровные красивые строчки говорили: «Не ходите в темноту. Можете дождаться рассвета в моем номере». Еще на столе лежал ключ от этого номера.