Вызвала математичку в коридор, сказала, что мне стало плохо, потому и не вернулась. Та поверила – ещё бы, на меня посмотришь, и никаких доказательств больше не надо. Она даже пробормотала какие-то сочувственные слова. Однако насчёт моих вещей ничего вразумительного ответить не смогла: кто-то забрал, а кто – не заметила. Меня аж затошнило от ужаса. Побрела на биологию, где по расписанию сидели наши. Минуты до звонка тянулись мучительно долго, и мне оставалось лишь гадать, всплыл мой дневник или пронесло.
К счастью, всё обошлось. Сумку мою, как выяснилось, прихватил Бородин, когда алгебра закончилась, а я так и не вернулась. Ну а Бородин у нас – интеллигент и по чужим вещам не шарится. Вот если бы это был Зубков или любой из троицы Лопырёв Лукьянчикова – Запевалова, мне бы точно не повезло. Даже подумать страшно, что бы они учинили за мои откровения. Ведь там и про Волкову, и про Майю, и про всё без утайки написано.
Запевалова, увидев меня в коридоре, тотчас накинулась с расспросами, где была, куда ходила, почему уроки прогуляла. Я ей ответила то же, что и математичке, – заболела.
– Что, всё никак не оправишься?
И, не дожидаясь ответа, позвала всех в актовый зал. Обычно он у нас заперт, потому что там «ценный инструмент» – рояль. Но у Женьки, как у самой-самой активистки, ключ от зала всегда имеется.
Зубков сразу же принялся тарабанить по клавишам. Его подвинула Жанка Корчагина и начала наигрывать «К Элизе». Зубков ради шутки, а может быть, из вредности ей всячески мешал, за что и получил подзатыльник от Умрихина. Между ними завязалась короткая потасовка, и Запевалова резко и сердито их одёрнула:
– А ну-ка перестали оба! Клоуны! И ты, Корчагина, тоже нашла время музицировать. Мы все давно поняли, что ты у нас пианистка, так что можешь больше не стараться.
Когда Запевалова отвернулась, Жанка состроила гримасу. Я невольно улыбнулась, а Корчагина, поймав мою улыбку, подмигнула мне.
Но тут снова раздался недовольный окрик Запеваловой:
– Эй, успокоились все! О чём вы там болтаете? Потом поговорите! Сейчас решаем вопрос. Сюда подойдите, стойте и внимательно слушайте!
Зубков, Умрихин, Корчагина и все остальные окружили Женьку полукольцом.
– Значит, так, – начала свою речь Запевалова, – сейчас Расходников с Манцур обжимается. Да, Егор?
– Так точно, – отрапортовал Зубков.
От этих слов у меня всё внутри сжалось от боли. Знаю ведь, всё знаю, а всё равно никак привыкнуть не могу. Радость, что мой дневник не обнаружили, была сиюминутной и ничуть, ни на грамм не облегчила страданий. Мне было настолько плохо, что я даже перестала притворяться и думать о том, как бы не выдать себя. Одна Запевалова обратила на меня внимание, да и то мимолётное: