Час был ранний, и дверь открыла сама хозяйка. Клэр осведомился, не здесь ли живет Тереза д’Эрбервилль, или Дарбейфилд.
— Миссис д’Эрбервилль?
— Да.
Значит, Тэсс считали здесь замужней женщиной, и он обрадовался этому, хотя она и не носила его фамилии.
— Будьте добры, скажите ей, что ее хочет видеть родственник.
— Рановато еще. А как доложить о вас, сэр?
— Скажите, что пришел Энджел.
— Мистер Энджел?
— Нет, Энджел. Это имя, а не фамилия. Она знает.
— Пойду посмотрю, проснулась ли она.
Его ввели в комнату. Это была столовая; сквозь прозрачные занавески он видел маленькую лужайку, рододендроны и кусты. Очевидно, Тэсс жилось не так плохо, как он опасался; у него мелькнула догадка, что она как-нибудь вытребовала и продала бриллианты. За это он ее не осуждал. Вскоре настороженный его слух уловил шаги — кто-то спускался по лестнице. Сердце его мучительно забилось, он едва удержался на ногах. «Боже мой, что она обо мне подумает? Я так изменился!» — прошептал он — и дверь распахнулась.
На пороге стояла Тэсс — совсем не такая, какою думал он ее увидеть, совсем и непонятно другая. Ее поразительная красота не то что выигрывала, но, во всяком случае, казалась заметнее благодаря костюму. Ее окутывал широкий серовато-белый кашемировый капот с вышивкой, выдержанной в полутраурных тонах; того же цвета были утренние туфли. У ворота капот был обшит пухом. Густую темно-каштановую косу, которую он так хорошо помнил, она закрутила на затылке, но отдельные пряди падали ей на плечо, — очевидно, она спешила.
Он протянул к ней руки, но она осталась стоять в дверях, и руки его опустились. Он, похожий теперь на скелет, обтянутый желтой кожей, почувствовал контраст между собой и ею и решил, что внушает ей отвращение.
— Тэсс, — сказал он хрипло, — простишь ли ты меня за то, что я уехал? Неужели ты не подойдешь ко мне? Почему ты так… изменилась?
— Слишком поздно! — проговорила она; ее голос звучал резко, глаза неестественно блестели.
— Я был несправедлив к тебе, я видел тебя не такой, какою ты была! — умолял он. — Теперь я тебя знаю, Тэсси, любимая!
— Слишком поздно! — повторила она, судорожно отмахиваясь рукой, словно ее пытали и каждая минута казалась ей часом. — Не подходи ко мне, Энджел! Нет, нельзя. Не подходи!
— Неужели ты можешь меня разлюбить, моя любимая, моя жена, потому что я так изменился после болезни? Нет, ты не была непостоянной… я приехал за тобой, теперь мои родители примут тебя с любовью!
— Да, да! Но говорю тебе — слишком поздно!
Казалось, она испытывала то страшное ощущение, когда во сне хочешь бежать и не можешь.