Между тем в это время один декоратор по имени Дагер сделал или дополнил открытие, которому было суждено прославить его имя[10]; открытие важное, способное пригодиться, как утверждают его товарищи, не только физикам, но и художникам, если, конечно, оно будет оставаться для них не более чем полезным подспорьем и не вознамерится их заменить. Как всем известно, применения новому открытию Люди нашли самые разнообразные: сначала изготовляли точные изображения памятников, видов и неодушевленных предметов, а затем начали делать снимки с живых Людей[11].
Я знавал среди Людей одного фанатического любителя музыки: природа не дала ему ни слуха, ни голоса, он пел фальшиво, танцевал не в такт, одним словом, питал к обожаемой музыке любовь без взаимности. Он нанял учителей сольфеджио и роговой музыки, учился играть на фортепьяно и флейте, аккордеоне, большом барабане и треугольнике; он прибегал к методе Вильхема, к методе Пасту, к методе Жакото[12]. Никакого толку: он не мог ни извлечь звук, ни соблюсти ритм. Что же он сделал, чтобы примирить страсть с бесталанностью? Купил шарманку и, без устали крутя ее ручку, получал заслуженное удовольствие днем и ночью сколько душе угодно. Как выяснилось, чтобы стать музыкантом, довольно крепкого запястья.
Сходная уловка спасла жизнь Топазу, вернув ему надежды на славу, богатство и беспримерное служение Звериному роду. Поскольку иезуиты объяснили миру, что цель оправдывает средства, Топаз ловкою рукой вытащил кошелек из кармана толстого банкира, который мирно спал в мастерской, пока художник, борясь со сном, пытался написать его портрет. Завладев этим сокровищем, он купил свою шарманку, иными словами — дагерротип, и, научившись им пользоваться, что было ему вполне по силам, внезапно превратился из артиста-художника в артиста-физика[13].
Приобретя талант, и притом, как мы только что убедились, за наличные, он проделал уже половину пути к той грандиозной цели, какую перед собой поставил. Чтобы проделать вторую половину, он направился в Гавр, сел на корабль, благополучно пересек Атлантический океан и сошел на берег в том самом месте, откуда не так давно был увезен во Францию. Но как многое переменилось с тех пор: из обезьяньего дитяти он превратился во взрослую особь; из пленника, проданного в рабство, — в существо свободное; наконец, из невежественной твари, какие рождаются на свет во множестве, — в подобие цивилизованного Человека.
С бьющимся сердцем ступил он на родную землю, столь привлекательную после долгой разлуки, и, не теряя ни минуты, пустился с аппаратом за плечами в те уединенные и дикие места, куда призывала его, помимо воспоминаний детства, возложенная им на себя цивилизаторская миссия. Вдобавок он был не прочь (он сам после говорил мне об этом) привлечь внимание, наделать шуму, прослыть диковиной, одним словом, воспользоваться очевидным преимуществом, которое давали ему перед туземцами звание путешественника, новоприобретенные познания и хитрая машина; впрочем, он предпочитал обманываться и уверять самого себя, что им движет исключительно неодолимая тяга исполнить свое предназначение.