Граф вцепился в древко копья помимо прочего еще и зубами, ибо шлем от дикой тряски слетел с его головы, открыв блестящую на солнце лысину. Проблему удалось решить двумя оруженосцами, которые стянули упиравшегося графа, в зубах которого мертвой хваткой был откушен наконечник копья, после чего графа утащили в его палатку. В спину его провожал хохот довольной от зрелища публики публики.
На арену выезжали очередные рыцари решившие скрестить свои копья… Так продолжалось до самого вечера.
Вокруг шли приготовления арены к пешему бою, или по простому рубка двух колонн, в качестве дровосеков себе подобных выступали участники рыцарской братии, уже на нетрезвых ногах пытавшихся выстроиться в некое подобие боевого построения.
Публика подбадривала их своими криками, самые умные дамы уже растащили своих кавалеров, заблаговременно предупредив их слуг, чтобы паковали их вещи, и грузили перебравшего господина в карету дамы. Как показывала статистика, в таких случаях возникало большинство браков, ко всякому неудовольствию мужской половины. Особенно когда оные просыпались в постели дамы, которые тут же начинали причитать по поводу поруганной невинности (в большинстве случаев данная особенность отсутствовала как факт, и вины бедолаги в основном не было). Надо признать, что рыцарская братия умудрялась показать высший класс, по попыткам сбежать: прыжки из окна в ров замка, карабканье по виноградной лозе оплетавшей стены, подкуп слуг, подсыпание всевозможных ядов, снотворных, слабительных в еду или вино дамы, подкоп, и банальное откупиться деньгами или землями.
В свою очередь «прекрасные» дамы шли на многое лишь бы не дать сбежать из их замка: то же слабительное, снотворное, решетки на окнах, кандалы, наручники, прикованные длинными цепями к стене, волчьи и медвежьи капканы в изобилии разбросанные вокруг поместья замка, огромное разнообразие хищных и ядовитых змей и земноводных тварей во рву замка. Особо выделялись дамы дававшие избраннику медленные яды, и раз в день выдавали им противоядия, которые оттягивали гибель, но никак не избавляли от оных.
Можно сказать, что с давних времен велось негласное соревнование между обеими сторонами, и перевес был на стороне «прекрасных» дам, которые так хотели счастья…
В момент, когда две шатающиеся от избытка «храбрости» и винных паров хорошо «законсервированная» рыцарская братия собиралась сойтись в неравном бою… вмешалась третья сторона.
Взмыленный, с дикими от ужаса глазами, сметая все на своем пути, в особенности зазевавшихся рыцарей по ристалищу прогалопировал дракон, со странным седоком на спине. Сам седок и крылья дракона были окутаны ловчими сетями. Из спины, в особенности в пятой точке всадника наподобие спины дикобраза торчала гроздь эльфийских стрел. При этом при каждом шаге дракона, он выражался столь забористыми и многоэтажными конструкциями великого и могучего языка гномов, пополам с выражениями древнего тролльского наречия, от звуков которого «прекрасные» дамы падали в обморок на руки своим жертвам, а те замолкали, и роняли ношу себе под ноги, чтобы не мешала запоминать речевые обороты. О том, что ноша после падения была недовольна, они понимали после того, как несчастная вбивала это понятие им в голову увесистым веером.