Джо поежился. То, что рассказывала Алишия, напоминало плохой фантастический роман, но будь это так, они не сидели бы сейчас на берегу, ожидая темноту, которая уже начала потихоньку сгущаться у горизонта.
— А ты? — вырвалось у Джо.
— Я… — Алишия горько усмехнулась. — Я — заложница. Пока я у них, Лев может шантажировать моего отца. Если со мной что-то случится, он перестанет на них работать, но меня не подпускают к нему, чтобы я не оказала на него дурного влияния.
Она замолчала, но и в молчании ее слышалось презрение к тем, кто надругался над мечтами ее отца, над памятью матери и над ее собственной судьбой. Именно презрение, которое было сейчас выше ненависти и боли: как бы ни велика была власть Льва, он был в глазах этой девушки последним ничтожеством, существом, способным только на низость, — пусть даже на низость вселенских масштабов. И поэтому уважение к ней Джо только выросло: он и сам бы оценил своих врагов не выше. Сила силой, но есть же кроме нее и еще кое-что.
Когда Джо посмотрел на девушку снова, она уже улыбалась. Ему. А может, надежде?
* * *
Профессор отвернулся от электронного микроскопа, потому что усталым глазам сделалось горячо — то ли от долгого напряжения, то ли от подступивших вдруг слез.
«А ведь все решится сегодня… — отстраненно подумал он, ища успокоения в синем цвете стены, но глаза как жгло, так и продолжало жечь. — Сегодня… И я ничего не могу поделать. И не только потому, что у них моя Алишия — просто судьбе невозможно перечить, а она нарочно делает так, чтобы ты мог только страдать. Сколько раз она уже обманывала меня, заставляла гоняться за призраками
— и всякий раз в финале оказывалось одно и то же: смерть или пустота».
— Вам что-нибудь нужно, профессор? — почти угодливо поинтересовался его помощник, человек небесталанный и неглупый, но на редкость чуждый — из тех, что не верят в иные ценности, кроме денег.
— Мне? — покрасневшие слезящиеся глазки оторвались от стены и уставились на собеседника. — Мне уже ничего не нужно. Хотя…
Помощник кивнул. Он хорошо знал, что кроется за этим «хотя»: последнее время профессор Сэнбон пристрастился к наркотикам. Он еще работал так же хорошо, как и прежде, — зелье не успело замутить его мозг, — но профессор уже начал требовать его слишком часто. Впрочем, профессор уже сделал свое, и вряд ли хоть кто-то стал бы особо переживать, предвидя его конец.
Вскоре профессор уже лежал в своей комнате и улыбался. Его не интересовало ни то, что будет сегодня вечером, ни то, что сделает с ним Лео, когда эксперименты будут закончены. В видениях к нему возвращалось прошлое — нет, не то, когда Нора, умирая, лежала в лаборатории, а он не мог даже лишний раз с ней переговорить, а более ранее, когда работа еще не вытеснила из жизни любовь, когда Алишия только делала первые шаги, училась говорить… Как все просто и ясно было тогда, каким радужным и светлым виделось будущее, известное заранее, распланированное и все же наполненное мечтами. Да, они с Норой тогда даже знали заранее, каков будет их годовой доход через десять лет, через двадцать…