— Ты думаешь, что ты герой, раз ты вернул мне дочь живой и невредимой? — так и говорил он в лицо замершему перед его столом Джо.
Полковник помнил в этот момент только две вещи: что Джо он ненавидит и что по вине Джо погибли его подчиненные. Причина ненависти как-то забылась, но это уже не имело значения.
— Нет, сэр, я так не думаю, — Джо старался отвечать спокойно, но подергивание уголков губ недвусмысленно намекало на его истинные чувства.
Нет, он не ожидал благодарности. Джо давно перестал верить, что таковая присутствует в человеческих взаимоотношениях. Мимоходом сказанное Патрицией «спасибо» относилось к исключениям, только подтверждающим правила. Не обижался он и на то, что его вообще ругали, — в словах полковника было рациональное зерно: если свести мораль к математике, то гибель четырех солдат и впрямь перевешивала безопасность одной девушки.
Его мучило другое — несоответствие между реальным положением дел и смутно помнящимся идеалом. Встать на чужую точку зрения — это еще не значит отказаться от своей собственной. Как бы Джо ни понимал полковника, все его естество протестовало против такой логики. Пусть его личное мировоззрение было расплывчато и не давало ни одного четкого ответа, какой должка быть жизнь, но Джо чувствовал, какой она быть не должна, и уклонялся от тех ее требований, которые считал несправедливыми.
Кроме того, ему был неприятен презрительный тон: злость, раздражение, даже эмоции более агрессивные он еще согласился бы воспринять как должное — право же одних людей смотреть на других свысока задевало его не на шутку. Впрочем, последнее объяснялось еще и тем, что сам Джо знал о своей неполноценности: человек без прошлого — не вполне человек, и подсознание заставляло его выискивать этот мотив едва ли не в любом оскорблении, реальном или мнимом.
— Это хорошо, что ты так не думаешь, — полковник растягивал букву «р» как гласный звук, что делало его речь похожей на настоящее рычание. — Потому что мне хочется тебя посадить, и надолго. Что ты там пытался доказать, рядовой?
Помимо изначальной предубежденности, полковник страдал еще нелюбовью ко всем, кто не укладывался в общий ранжир, — болезнь, свойственная едва ли не всем военным.
— Ничего, сэр, — поджал губы Джо.
Его серо-голубые глаза смотрели на полковника без дерзости, но и покорности отец Патриции в них не замечал.
— Ты должен был хоть что-нибудь соображать, — продолжалось рычание. — Тут очень деликатная ситуация с этими повстанцами, нам приказано любой ценой избегать конфликтов. Среди груза не было ничего особо ценного, из-за чего стоило рисковать жизнью людей. Ты это понимаешь?!