– согласился дядя Джем. – Потому что я тебя вижу, Джеймс. И всегда буду смотреть на тебя в поисках света.
Но если бы Джеймс мог представить, во что превратится его жизнь в Академии с того дня, он тут же бы попросил дядю отвезти его домой.
Он не ожидал, что, когда подойдет к столу, Майк Смит в ужасе вскочит на ноги.
– Иди садись с нами, – позвал испуганного мальчишку Клайв Картрайт, один из приятелей Аластора Карстерса. – Может, ты и простец, но по крайней мере не чудовище.
Майк тут же благодарно воспользовался приглашением.
Джеймс видел, как вздрогнула Эсме, когда он прошел мимо нее в вестибюле, и не стал больше причинять ей неудобство своим присутствием.
Все было бы не настолько плохо, если бы это происходило не в Академии. Не в этих священных залах, где дети росли и готовились к Восхождению или учились служить Ангелу.
Но Академия – школа, а школы все одинаковы, даже в мире Сумеречных охотников. Джеймсу уже доводилось читать о них; он знал, что однокашники запросто могут объявить кому-нибудь бойкот. Он знал, как ненависть, словно пожар, может распространяться по классу – например, ненависть к простецам и вообще ко всем, кто не такие, как Сумеречные охотники.
А Джеймс был совсем не такой. Настолько не такой, простецам и во сне не снилось. Настолько не такой, что Сумеречные охотники вряд ли бы в это поверили, если бы не видели собственными глазами.
Он вышел из комнаты Мэттью и стал спускаться в темноту. Ему выделили отдельную спальню, потому что даже простецы перепугались настолько, что отказывались спать с ним в одной комнате. Кажется, даже ректор Эшдаун его побаивалась.
Его боялись все.
Окружающие вели себя так, словно при виде него хотели осенить себя крестом, но потом вспоминали, что он хуже вампира и крест тут не поможет. Они вздрагивали, когда его взгляд останавливался на ком-нибудь из них, словно желтые дьявольские глаза Джеймса могли прожечь дыру в их душах.
Дьявольские Глаза.
Джеймс то и дело слышал этот шепот. Он и не думал, что станет жалеть о тех временах, когда его называли всего лишь Козликом.
Мальчик никогда ни с кем не разговаривал. Садился всегда на самые дальние места, ел быстро, как только мог, и торопливо убегал, чтобы остальным не приходилось за едой смотреть на него. Он крался по коридорам Академии, словно жуткая, наводящая ужас тень.
Дядя Джем стал Безмолвным Братом, потому что иначе он бы умер. У дяди Джема было свое место в мире, были друзья и дом, и самым страшным для него стало то, что он не мог отныне оставаться в том месте и с теми людьми, которых любил. После того как дядя навещал их, мать иногда подолгу стояла у окна, глядя на улицу, в конце которой исчезла фигура Джеймса Карстерса, а отец сидел в музыкальной комнате, не сводя глаз со скрипки, к которой никогда не прикасались ничьи пальцы, кроме пальцев дяди.