– Кто ты такой, Сумеречный охотник, чтобы рассказывать мне, что я должен делать, чего не должен?
– Стало быть, ты признаешься, – нетерпеливо перебил его Роберт. – Признаешься, что нарушил Договор.
Если бы оборотень сейчас просто признался, они могли бы наконец покончить со всем этим, передать пленника Конклаву и вернуться домой.
– Я никогда ни о чем не договариваюсь с убийцами и слабаками, – старик сплюнул.
– К счастью, мне и не нужно ни о чем с тобой договариваться, – отозвался Валентин. – Мне нужна лишь информация. Расскажешь то, что нам нужно, – и мы тебя отпустим.
Нет, они же решили все сделать иначе! Но Роберт благоразумно помалкивал.
– Два месяца назад на западном краю этого леса стая оборотней убила Сумеречного охотника. Где мне найти этих оборотней?
– И откуда же мне, интересно, об этом знать?
На лицо Валентина вернулась ледяная улыбка.
– Тебе лучше самостоятельно найти ответ на этот вопрос. Потому что иначе ты будешь для меня бесполезен.
– Что ж. Если хорошо подумать, то… да, наверное, я что-то такое слышал о том мертвом нефилиме, о котором ты спрашиваешь. – Из его горла вырвался лай, больше всего похожий на смех. – Хотел бы я быть там, чтобы увидеть, как он умирает. Почувствовать вкус его сладкой плоти. Знаете, что придает мясу такой удивительный вкус? Страх. Лучше всего вкус, когда они сначала плачут, – тогда получается сладость, но чуть-чуть соленая. Слышал, что этот ваш Сумеречный охотник рыдал, как девчонка. Трус, что тут еще скажешь.
– Роберт, открой-ка ему рот пошире.
Голос даже не дрогнул, но Лайтвуд знал, что сейчас Моргенштерн кипит от ярости.
– Может, нам на секунду…
– Открой ему рот.
Схватив старика за челюсти, Роберт развел их, заставляя пленника открыть рот.
Валентин прижал кинжал к языку вервольфа и держал так, пока вопль оборотня не превратился в скулеж, пока не вздулись его тощие мускулы, а из кожи не полез мех. Язык старика покрылся пузырями, а миг спустя, когда полностью перекинувшийся оборотень рванул веревку, привязывающую его к дереву, Валентин его отрезал. Изо рта хлынула кровь, но Валентин не остановился: он резко взмахнул кинжалом, рассекая тело волка пополам. Оборотень рухнул на землю; из глубокой раны на животе полезли кишки.
Валентин запрыгнул на корчившееся в муках тело. Он рубил и колол, взрезал кожу и срывал ее с плоти, обнажая белые как жемчуг кости. Моргенштерн не остановился, пока оборотень не перестал извиваться; пока не утихли сотрясающие его спазмы; пока он не растратил последние силы, пока взгляд его не стал безжизненным, а тело не приняло вновь человеческий вид. Теперь на залитой кровью земле лежал изможденный старик с бледной, обескровленной кожей; глаза его бессмысленно смотрели в ночное небо.